— Держи гитару и пой.
Мухсинов играл не очень хорошо, а пел ещё хуже: его тихий голос был едва слышен и Игорь только после второго припева понял, что песня звучит на русском:
Но все слушали внимательно и не смеялись. Даже Бульков подавил невольную улыбку. «А Бульков неплохой парень, не то, что наши сержанты», — подумал Игорь. Мухсинов допел песню до конца и хотел вернуть гитару, но Бульков остановил его и спросил:
— А ещё что-нибудь можешь?
— Могу. Толко песня казахский.
— Пой на казахском.
Мухсинов спел ещё пару песен и Бульков отпустил его и Хусаинова писать письма домой.
Развлечение закончилось, и Игорь снова взялся за дело. Надо было написать как о недостатках, так и о положительных примерах. Прежде всего, Тищенко стал писать о тех, кто «пока с трудом вливается в армейский коллектив». «Про кого бы написать? Если про Резняка, ещё в драку полезет! Если про Валика — может обидеться, всё-таки земляки», — перебрав в памяти весь взвод, Игорь записал в «отстающие» Кохановского, Фуганова и, немного подумав…Валика. В «пример для остальных» попали Туй, Ломцев, Лупьяненко и Доброхотов. Нужно было написать ещё о чём-нибудь, но Игорь никак не мог придумать, о чём.
Пришёл Гришневич и Лозицкий сразу же подал ему только что оконченный рисунок. Все три лица на этот раз получились одинаково стандартными и постными. Похвалив Лозицкого, сержант принялся за заметки Игоря. Но почерк у Тищенко был ужасным и Гришневич не выдержал пытки чтением:
— Читай, что ты там наскрёб! Не поймёшь — левой ты пишешь или правой!
Заметку о «положительных примерах» (которые могли возникнуть лишь благодаря «заботливому вниманию сержанта Гришневича и младшего сержанта Шороха) сержант оставил в первоначальном виде, а вторую (об «отрицательных») принялся исправлять. Но вскоре не смог закончить своё хитро закрученное предложение и послал Тищенко за Шорохом.
Придя в ленкомнату, младший сержант сразу же насмешливо спросил:
— Што, нашы рэдактары сами не могут заметку написать?
— Иди сюда, Василий, ты ведь у нас заметку в «Во славу Родины» писал. Ну-ка помоги закончить предложение.
«Во славу Родины» — газета Белорусского военного округа, и в ней Игорь порой читал такой бред, что теперь ничуть не удивился, узнав о том, что Шорох является одним из авторов этих литературных «шедевров». Шорох, услыхав о газете, напыщенно улыбнулся и сказал:
— Писал — было дело. Вот уж не думав, што и листок нада будет делать вместа курсантав.
— Ничего, напиши, а Тищенко у тебя научится и сам так будет писать.
Шорох дописал предложение Гришневича и окончательно испортил заметку. Игорю стало стыдно при мысли, что курсанты, прочитав листок, могут подумать, что это Тищенко написал такую бредовую фразу. Он решил при первой же возможности рассказать во взводе о литературных опытах сержантов.
Перед тем, как уйти, Гришневич сказал, что нужно сделать ещё одну критическую заметку. Но как Игорь не старался, кроме сегодняшнего своего «залёта» с Петренчиком не мог ничего вспомнить. Пришлось писать о себе: «Ещё не все курсанты нашего взвода изучили устав и уяснили правила поведения в расположении роты. Сегодня за нарушение дисциплины курсантам Тищенко и Петренчику сержант Гришневич объявил замечание и предупредил о недопустимости такого поведения в дальнейшем. Но коллектив взвода надеется приложить все силы к исправлению своих товарищей по службе». Заметка получилось деревянной, но Игорь знал, что это именно то, что нужно Гришневичу.
Пока Лозицкий переписывал черновики заметок в «Боевой листок», Игорь занялся письмами. Он написал ответ Гутовскому и домой. Листок был готов за полчаса до ужина. Игорь обратил внимание на типографскую надпись вверху листка: «С территории части не выносить!». «Интересно, о чём это в нём можно прочесть? А может это на всякий случай — вдруг какая серьёзная информация просочиться?! Хотя вряд ли — просто обычная перестраховка», — подумал Игорь и заулыбался.
— Ты чего улыбаешься? Я опять страшно нарисовал? — забеспокоился Лозицкий.
— Да нет, я фразу на листке прочитал.
— Какую?
— Да вон, вверху.
Лозицкий прочёл надпись и рассмеялся:
— Да-а, огромная это тайна, что вы с Петренчиком очки чистили. Между прочим, Мухсинов и Хусаинов чистый «Боевой листок» разорвали пополам и нам нём написали письма домой.
— Если бы Бульков увидел, то отправил бы их на очки.
— Может, и не отправил бы. Это только у нас во взводе: чуть что — на говно!
— Ладно, Лозицкий, пора уже листок вывешивать.
— Так пойдём, чего ждать?
— Надо ещё подписать, кто делал.
Хотя Тищенко формально и не был редактором, но свою фамилию тоже хотел видеть на листке. Словно угадав его желание, Лозицкий написал в самом низу листка: «Редколлегия второго взвода: курсант Лозицкий, курсант Тищенко».
Листок второго взвода заметно выделялся среди остальных и Гришневич похвалил курсантов.
После ужина возле листка столпилась почти половина взвода — всем хотелось прочесть его содержание. Валик и Кохановский никак не отреагировали на критику, а вот Фуганов неожиданно надулся и обиженно ушёл. Петренчик тоже не выказал большого восторга и, найдя Игоря, раздражённо спросил:
— Зачем ты про нас написал?
— Надо было о недостатках писать.
— Так ты сам инициативу проявил?
Игорь понял, что объяснять Петренчику бесполезно и решил соврать:
— Почему это сам? Мне Гришневич сказал. Он вообще сказал про очки написать, а я на свой страх и риск это опустил.
— Это хорошо. Зачем нам, чтобы вся рота про эти паскудные очки читала?! — обрадовался Петренчик.
После вечерней поверки Гришневич построил взвод и объявил:
— Завтра с утра поедем в городскую баню. Нужно три человека, чтобы получить бельё на складе у прапорщика Вакулича. Да ещё дежурного надо назначить, чтобы он поменял для взвода майки, трусы и портянки. Те, кто пойдёт к Вакуличу, поедут в баню вместе с ним. Поедут рано — где-то в половине шестого. Кто желает сам?
К Вакуличу вызвались идти Байраков, Албанов и Сашин.
— Старший — Байраков. Подъём в пять утра, дневальный разбудит. А дежурным мы назначим…
— Иди, Коршун, — предложил Резняк и исподтишка ударил соседа.
— Да пошёл ты! — Коршун развернулся с явным намерением дать сдачи.
Гришневич заметил возню и недовольно прикрикнул:
— Коршун! Была команда «смирно», солдат!
Коршун испуганно затих, а Резняк расплылся в ехидной улыбке.
— Дежурным будет… Фуганов.
Забыв о Коршуне, Резняк сосредоточил своё внимание на новом объекте для насмешек. Позвав Фуганова, он ехидно зашептал:
— Что, жирный, придётся тебе завтра пометаться, как сраному венику. Но тебе будет полезно —
