попробовать еще раз. Фельдшер смерил Тищенко взглядом с ног до головы и презрительно процедил:
— Я удивляюсь, как такой дистрофан еще две и девять выдул. Хватит дуть — еще помрешь над этим «свистком».
Сзади засмеялись. Игорь обиженно воскликнул:
— Можно, я еще раз? Я в институте три с половиной выдувал.
— Сказано, нет — значит, нет! Следующий.
После легких измеряли рост. Игорь специально выполнил эту процедуру перед Резняком и стал дожидаться, когда того начнут измерять. Рост Резняка оказался всего метр шестьдесят шесть. Четыре сантиметра разницы позволили Игорю с гордым видом пройти мимо своего недруга. Но вскоре Тищенко вновь постигло разочарование. Его вес оказался самым маленьким во взводе — всего сорок семь килограммов против пятидесяти шести Резняка, и последний не преминул спросить с нескрываемым сарказмом в голосе:
— Слушай, Тищенко, тебя ветром при ходьбе не сносит?
— Не сносит, — буркнул Игорь.
— Потому что сапоги к земле притягивают! — захохотал Резняк.
— Дурак ты, Резняк, — обиделся Игорь и поспешил отойти в сторону.
За его спиной вновь раздался взрыв хохота. Тищенко решил, что это опять в его сторону и нервно оглянулся. Но он ошибся — взвешивали Фуганова. Игорь тоже не смог удержаться от улыбки и вернулся к весам. Фуганов потянул на сто семь килограммов.
— Ну, ты, Фуганов и бегемот! Наверное, жрешь много?! — отвесил комплимент Резняк.
Про себя Тищенко быстро прикинул, что даже его двойной вес уступает весу Фуганова. Лупьяненко весил шестьдесят один килограмм. Фуганов и Тищенко оказались рекордсменами взвода — более толстых и более худых не оказалось. Тищенко еще питал некоторые надежды на Валика, но тот весил пятьдесят два. После всех этих измерений курсантов по три человека начали заводить в кабинет старшего лейтенанта. Здесь же лейтенант выписывал каждому небольшую медицинскую книжку (аналог гражданских медицинских карточек). Игорь попал в первую же тройку вместе с Албановым и Бытько.
Албанов приоткрыл дверь и осторожно спросил:
— Разрешите войти?
— Входите, — кивнул головой старший лейтенант.
Курсанты вошли и поздоровались. Старший лейтенант сразу же роздал медкнижки и попросил их заполнить. В одной из колонок был напечатан вопрос: «Ваша основная гражданская специальность?» «Студент» Игорь уже написал в графе «род занятий» и повторяться не хотел. Немного подумав, Тищенко решил, что учителем записываться рано и вывел «пионервожатый». Здесь курсант явно врал — в институте он только прослушал лекции, а на практике пионервожатым еще не был. Но профессию, пусть даже самую завалящую, иметь все же хотелось.
Врач быстро отпустил Бытько и Албанова, а Игорь задержался и спросил:
— Товарищ старший лейтенант, разрешите еще пару слов?
— Давай, но только быстро. Остальных нельзя задерживать.
— У меня есть жалобы. Я просто не хотел при всех говорить.
Старший лейтенант медицинской службы Вакулич наперед знал все, что ему сейчас скажет этот солдат. Солдат, скорее всего, перечислит кучу своих болезней и будет просить помочь. А как ему помочь, если сейчас треть личного состава имеет то или иное заболевание, если сейчас из самых высоких сфер пришло указание уделять поменьше внимания «маменькиным сынкам» и «симулянтам», если, в конце концов, сам срок увольнения призванного на два года после мединститута Вакулича зависел от того, насколько правильно и точно он поймет все эти указания.
— Товарищ старший лейтенант, у меня кровь из носа идет и гайморит сильный.
Вакулич посмотрел Игоря и сказал:
— Да, вроде кровяная корка есть. Я тебе таблетки выпишу, возьмешь у фельдшера.
— Но ведь кровь все равно будет идти…
— Может и будет. Это ведь не смертельно. Что ты от меня хочешь? В твоей карточке из военкомата ничего не указано, и призывную комиссию ты прошел. Так ведь?
— Так.
— А почему там ничего не сказал?
— Так ведь там не до того было. Да никто бы и не слушал…
Подумав, Вакулич сказал:
— Потом отдельно придешь ко мне. А сейчас иди и не задерживай взвод. Позови Петренчика, Резняка и Вурлако.
Игорь открыл дверь и крикнул:
— Петренчик, Резняк и Вурлако — в кабинет!
— Чего ты так долго? — спросил Лупьяненко.
— Так… Насчет моего носа немного поговорили. Таблетки выписали.
— А-а…
Подошел Гришневич:
— Что такое, Тищенко?
— Да вот, товарищ сержант, таблетки выписали. Разрешите получить?
— Иди, получай.
— Есть.
В конце коридора выдавали таблетки и делали перевязки. Подождав, пока фельдшер закончит очередную перевязку, Игорь получил свои четыре синие таблетки и вышел в коридор дожидаться окончания комиссии.
После отбоя Тищенко долго не мог уснуть. Внезапно его внимание привлёк какой-то шум. Сегодня сержанты были не прочь поразвлечься. Объектом для шуток был избран Алексеев из пятого взвода. У каждого, кто видел Алексеева, на лице мгновенно возникала улыбка. Только в СССР можно увидеть такого солдата. При росте в метр восемьдесят пять Алексеев весил всего сорок пять килограммов и отличался невероятной худобой, если не дистрофией. Запавшие щёки и вдавленные глазницы делали его похожим на узника фашистского концлагеря. На узника он был похож ещё и потому, что постоянно грустил. Впрочем, радоваться ему было нечему — днём постоянно дразнили товарищи, вечером — сержанты.
Щарапа и Дубиленко сидели в углу третьего взвода. Туда же пришли и Гришневич с Яровым. Делать сержантам было нечего, и они уже начали, было, зевать, как вдруг Щарапу осенило:
— Саша, где твой Алексеев?
— Там, где ему и положено — спит, — ответил Дубиленко.
— Не понял — ему ещё рано спать! Давай его сюда.
— Зачем он тебе? У тебя своих целый взвод.
— Таких нет. Уж очень этот дистрофан мне нравится. Ему бы в кинокомедиях играть — все бы со смеху попадали, а, может быть, даже и сдохли.
— Ну, если ты так хочешь, зови сам, — предложил Дубиленко.
— Алексеев! — позвал Щарапа.
Ни звука в ответ.
— Алексеев, мать твою! Ты что, опух?! Бегом сюда!
Секунд через пятнадцать прибежал неуклюжий, полусонный Алексеев. На нём были огромные синие трусы и майка почти до колен. В этом наряде Алексеев удивительно напоминал Кощея Бессмертного. Оглядев курсанта с ног до головы, Щарапа подмигнул Дубиленко и спросил:
— Слушай, Алексеев, тебе трусы не жмут?
— Никак нет.
— А я думал, что жмут. Совсем тебя в дохода старший сержант Дубиленко превратил. Алексеев!
— Я.
— Ты — Кощей Бессмертный?
— Никак нет.
— Не понял, Алексеев?! Ещё раз спрашиваю — ты Кощей Бессмертный?
