ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
БАМБЕРГ. ЗАЛА
Епископ, Адельгейда играют в шахматы, Либетраут с цитрой. Придворные дамы и кавалеры вкруг него и у камина.
Адельгейда. Вы невнимательны. Шах королю!
Епископ. Еще есть выход.
Адельгейда. Теперь вы долго не протянете. Шах королю!
Либетраут. Я не играл бы в эту игру, будь я высокой особой, и даже запретил бы ее при дворе и во всем государстве.
Адельгейда. Действительно, игра эта — пробный камень для ума.
Либетраут. Не потому! Я предпочел бы слушать вой погребального колокола и зловещих птиц или лай сварливой дворовой собаки — совести; лучше внимать им средь глубокого сна, чем слышать от слонов, коней и прочей твари это вечное — шах королю!
Епископ. Кому подобное взбредет на ум?
Либетраут. Тому, например, кто слаб, но имеет крепкую совесть, а чаще всего одно сопутствует другому. Называют шахматы королевской игрой и говорят, что они были изобретены для короля, который осыпал изобретателя милостями. Если это правда, мне кажется, я его вижу. Он был недорослем — по уму или по годам, находился под опекой матери или жены, легкий пух покрывал его подбородок, льняной локон вился у виска, он был гибок, как ивовый хлыст, в шашках любил проходить в дамки, любил он играть и с дамами, не по страсти, — боже сохрани! — а так, для препровождения времени. Его воспитатель, слишком деятельный, чтобы быть ученым, и слишком негибкий, чтобы быть светским человеком, in usum Delphini изобрел эту игру, столь однородную с его величеством… и так далее.
Адельгейда. Мат! Вы должны восполнить пробелы наших исторических сочинений, Либетраут.
Они встают.
Либетраут. Восполнить пробелы наших родословных книг было бы выгоднее. С тех пор как заслуги наших предков и их портреты употребляются для одинаковых целей, то есть ими заполняется пустота наших комнат и нашего характера, — здесь есть на чем заработать.
Епископ. Так вы говорите, он не хочет приехать?
Адельгейда. Пожалуйста, выкиньте это из головы.
Епископ. Но в чем тут дело?
Либетраут. Причины… Их можно перебрать, как четки. Он впал в некоторого рода угнетенное состояние, от которого я бы легко мог его вылечить.
Епископ. Сделайте это, поезжайте к нему.
Либетраут. Мои полномочия?
Епископ. Они неограниченны. Я ничего не пожалею, если ты привезешь его.
Либетраут. Могу ли я замешать и вас в это дело, госпожа моя?
Адельгейда. С осторожностью.
Либетраут. Затруднительное поручение!
Адельгейда. Разве вы так мало меня знаете или так молоды, что не понимаете, в каком топе надо говорить обо мне с Вейслингеном?
Либетраут. Я думаю, что в тоне дудки для приманивания перепелов.
Адельгейда. Вы никогда не станете умнее!
Либетраут. А разве это возможно, госпожа моя?
Епископ. Ступайте, ступайте! Возьмите лучшего коня в моей конюшне, выберите себе рейтаров и доставьте его мне.
Либетраут. Если я не залучу его сюда — можете сказать, что старая баба, которая сводит веснушки и бородавки, знает больше толку в заклинаниях, чем я.
Епископ. Да разве это поможет? Берлихинген совершенно околдовал его. Если он и приедет, то сейчас же захочет уехать.
Либетраут. Захотеть-то он захочет, а вот сможет ли? Рукопожатье князя и улыбка красавицы! Тут не увернется никакой Вейслинген. Я спешу. Мое почтение.
Епископ. Счастливого пути.
Адельгейда. Прощайте!
