Тут вмешался отец и сказал с большим оживленьем: «Мысли такие похвальны, к тому же не вымысел праздный, Женушка, весь твой рассказ, — он верен от слова до слова. Только что правда — то правда. Не каждому жребий назначен Сызнова все начинать, о безделице всякой заботясь, Да и не всем надрываться, как нам и другим приходилось. Благо тому, кто в наследье устроенный дом получает, Приукрашать лишь его остается такому счастливцу,— Трудно начало во всем, а в хозяйстве домашнем тем паче. Уйма вещей нужна человеку тут каждодневно. Все дорожает — и, значит, готовь деньжонок побольше. Вот почему на тебя уповаю, мой Герман, что вскоре В дом отцовский введешь ты невесту с хорошим приданым, Ибо порядочный парень достоин богатой девицы. Ведь особливо приятно, когда за женушкой славной Следом явится в дом и добро в сундуках и корзинах. Умная мать неспроста запасает для дочки полотна, Из года в год их готовя из тонкой и прочной кудели, Крестный, глядишь, серебро столовое приберегает, И потихоньку отец золотые ссыпает в шкатулку С тем, чтобы девушке также порадовать было возможно Юношу, ей предпочтенье отдавшего перед другими. Я-то ведь знаю, как вольно жена себя чувствует в доме, Если знакомую утварь на кухне и в комнатах видит. Скатерть своя на столе, одеяло свое на кровати. Только невесту с достатком я принял бы в дом свой охотно! Нищую станет супруг презирать и начнет обходиться, Как со служанкою, с ней, что служанкой пришла с узелочком, Люди несправедливы, а время любви скоротечно. Да, мой сынок, ты б утешил отцовскую старость, когда бы Ввел в свой родительский дом долгожданную дочку-невесту Вот из того голубого, стоящего наискось дома. Ведь богатей-то хозяин. От лавок и фабрик доходы Он каждодневно считает. Купец и теперь не в накладе. Трое детей у него — три дочери. Им по наследству Все перейдет. У старшей — жених. Второй же иль третьей Можно еще добиваться, но надобно быть расторопней. Будь я на месте твоем, я не стал бы раздумывать долго. Девушку вмиг отхватил бы, как маменьку я умудрился». Скромно ответствовал Герман, отцовскою речью смущенный: «Верно, я вам не перечил в желании вашем и думал Дочку соседа просватать. Давненько мы знаем друг друга, Сызмала вместе на рынке играли мы с ней у фонтана. Часто от дерзких мальчишек в ту пору ее защищал я,— Все это прошлое дело. Постарше девушки стали. Время проводят в дому, недостойных забав избегая. Слишком они щепетильны. Ходил я, как старый знакомый, Время от времени к ним, сообразно с желанием вашим, Но неприятно мне было в их пышном и чопорном доме. Там задирали меня, там выслушивать мне приходилось: Дескать, сюртук длиннополый, сукно неказисто и грубо, Дескать, причесан нескладно, и волосы дурно завиты. Тут и взбрело мне на ум нарядиться, подобно тем самым Купчикам, что в воскресенье насупротив ходят, красуясь, И полушелком дрянным щеголяют целое лето. Только я вскоре приметил, что не? к чему были старанья, Горько мне сделалось, гордость моя возмутилась, всего же Было больней потому, что моим побуждениям добрым Отклика я не нашел, особливо у Минхен, у младшей. Ибо, когда напоследок явился я к ним перед пасхой В новом камзоле, который с тех пор и висит в гардеробе, Был я не хуже других наряжен и причесан по моде. Только вошел я, они захихикали. Я не смутился. За клавикордами Минхен сидела, был тут же родитель. Слушал он дочери пенье, блаженствуя, тая от счастья. В песенке этой, однако, я многого просто не понял, Только и слышал все время «Памина» и следом «Тамино». Вставить словцо захотелось и мне. Лишь Минхен замолкла, Робко спросил я о тексте, об тех неведомых лицах. Прыснули со смеху все, на вопрос не ответя. Отец же Молвил: «Должно быть, он знает одних лишь Адама и Еву!» Хохот общий раздался. Смеялись девушки звонко, Юноши вторили дружно, отец за бока ухватился. Выронил шляпу из рук я, горя от стыда, а насмешки Не унимались кругом, что б ни пели они, ни играли. И поспешил я домой, досадой томим, оскорбленный, Запер камзол свой в шкафу, растрепал щегольскую завивку, Дав себе крепкий зарок — в этот дом ни ногою отныне. Был я по-своему прав — бессердечны они и надменны. Ходит молва, что у них я досель прозываюсь «Тамино». Мать возразила на это: «Не должен бы, Герман, так долго Быть на девиц ты в обиде, по сути они еще дети. Минхен, ей-богу, добра и тебя посейчас не забыла, Давеча лишь о тебе справлялась, ее и засватай». Сумрачно сын отвечал: «Не знаю, уж слишком глубоко То оскорбленье проникло мне в душу, и я не хотел бы Видеть ее за клавиром и вновь ее песню услышать». Вспыхнул мгновенно хозяин и голос на сына возвысил: «Мало ты счастья принес мне! Про это не раз толковал я, Видя, как ты отдаешь предпочтенье лишь коням да плугу.
