преодолев робость, она позвонила. Г-н Поташ сам ей открыл.
— Вы говорили, сударь, что ваша экономка… — пробормотала Анжела с порога. — Я пришла к ней… насчет стирки…
Смотритель заметил ее страх.
— Войдите, детка, — сказал он ласково, — я сейчас позову ее; она у меня всем распоряжается.
Чуточку успокоившись, Анжела последовала за ним. «Правда, у этого господина довольно наглые манеры, — думала она, — но все-таки не надо слишком строго о нем судить!»
Они прошли через всю квартиру, а экономки все не было. Наконец г-н Поташ открыл еще одну дверь и ввел Анжелу в богато обставленную комнату. Окна выходили на пустырь.
— Подождите минутку, — сказал он, — я приведу экономку.
Анжела услышала, как смотритель запер за собой дверь на ключ и пошел куда-то, вероятно для того, чтобы запереть и остальные двери. Худшие ее опасения подтвердились.
Не теряя ни минуты, девушка сорвала с кровати простыню, привязала ее к подоконнику и вылезла из окна. В тот момент, когда г-н Поташ появился на пороге, Анжела уже спрыгнула на землю. Не переводя духа, бедняжка помчалась домой.
— Неужели невозможно отыскать работу? — спрашивала она себя. Ею овладело отвращение к жизни. Хватит ли у нее мужества дойти до конца? Правда, если она умрет, ее сестренки останутся совсем одни…
Денег от продажи матраца хватило еще на несколько дней. Анжела очень экономила. Она снова стала искать работу, на этот раз место белошвейки. Тут ей предстояло иметь дело с женщинами. На худой конец ей откажут, вот и все! Правда, она не забыла, сколько ей пришлось вынести унижений, когда она ходила по парижским мастерским… Как это было давно! Но зачем думать, что везде ее встретят так же грубо, как в «Лилии долины»?
Сначала Анжела зашла в бельевую мастерскую; там ее приняли вежливо, но как-то странно. Ей сразу стало не по себе от тона хозяйки, в котором сквозили и недоверие и жалость.
— Вы дочь Карадека?
— Да, сударыня.
— К сожалению, ничем не могу быть вам полезна. Нам никто сейчас не нужен.
— Но, может быть, сударыня, вы укажете мне, где найти работу?
— Нет, ничем не могу помочь.
Все в мастерской пялили на Анжелу глаза. Она вышла, чувствуя себя крайне неловко. Тот же прием она встретила еще в двух или трех мастерских, а в последней с нею разговаривали уже грубо.
— Вам тут нечего делать, — заявила хозяйка. — Есть свидетели, что вы — воровка. Вы обокрали всеми уважаемого в городе человека, явившись к нему, чтобы взять белье в стирку. Вы стащили у него несколько ценных вещей и удрали, привязав к подоконнику простыню. Хотя этот господин, жалея вас (ведь ваш отец в больнице), и утверждает, что это неправда, но все знают, как было дело.
— Гнусная ложь! — воскликнула Анжела. — Господину Поташу прекрасно известно, почему мне пришлось убежать от него!
— Нечего, любезная, нечего! Не возводите понапраслину на честных людей и убирайтесь-ка отсюда! Мы хорошо знаем господина Поташа, знаем цену ему и цену вам.
— Все это — гнусная ложь! — с негодованием повторила Анжела. Возмущенная и расстроенная, она прибежала домой и заперлась с сестрами.
Шахтный смотритель с дьявольским искусством распространял свою клевету. Он притворялся, будто хочет скрыть неблаговидный поступок Анжелы и по доброте своей даже отрицал его; но он делал это так, что слуху все верили.
Теперь нужно было думать не о работе, а о том, чтобы хоть как-нибудь продержаться до возвращения отца. Ивону становилось то лучше, то хуже; он потерял много крови, и рана его не заживала. Дочери не рассказывали ему, в каком ужасном положении они очутились. Ивон думал, что они живут на пособие (шесть франков в неделю!). Но их бледные лица и худоба пугали его. От Огюста по-прежнему не было никаких вестей.
Вслед за матрацем Анжела отнесла старьевщице свое лучшее платье, простыни, платьице Софи… Наступил день, когда продавать больше было нечего. Впрочем, даже если б и нашлось что продать, этого все равно не удалось бы сделать: худая слава, пущенная г-ном Поташем, достигла и лавки, где Анжела за полцены сбывала жалкие пожитки, и без того стоившие гроши.
— Я не собираюсь давать вам советы, — сказала торговка, занимавшаяся и ростовщичеством и скупкой краденого. — Но лучше бы вам работать, чем продавать вещи. Я больше ничего у вас не куплю.
Однажды в воскресенье девочки пошли к отцу, не позавтракав. Анжела обещала им приготовить вечером вкусный обед. Луизетта захлопала в ладоши; Софи, не желая огорчать старшую сестру, сделала вид, что поверила ей.
— Да мы и не очень голодны, — сказала она.
Вечером Анжела велела сестрам сидеть дома и вышла на улицу. Куда идти? Она сама не знала. Неотвязная мысль мучила ее: сестренки умирают от недоедания! Как их спасти? — ломала она себе голову. Быстрым шагом, словно одержимая, она обошла несколько раз весь город, останавливаясь перед съестными лавками. «Девочки ждут! — думала она. — Я не могу вернуться с пустыми руками!» И Анжела шагала дальше.
Наступил вечер, магазины закрывались. Увидав еще открытую булочную, Анжела торопливо вошла, схватила самый большой хлеб и выбежала. Булочник пытался ее догнать, но она неслась как ветер.
— Завтра я подам на нее жалобу, — сказал он жене. — Я эту девушку знаю; пусть ее накажут.
— Нет, — возразила жена. — По-моему, она не воровка, как о ней говорят, а сумасшедшая. Ты видел, какие у нее глаза? Ее семья и без того несчастна.
Девочки плакали, потому что старшая сестра долго не возвращалась. Анжела положила хлеб на стол, но они почти не притронулись к еде.
Хоть они и экономили этот хлеб, зачерствевший за несколько дней, его хватило ненадолго, и вопрос, как прожить, снова стал перед ними во всей своей остроте. Работы получить невозможно, а есть надо каждый день…
Дочери Карадека жили столь уединенно, что никого не знали, даже товарищей отца. К тому же все углекопы одинаково бедны. Кто поможет им самим в тяжелые дни?
Анжеле казалось, что небо рушится на ее голову.
Она уложила сестер — ведь во сне по крайней мере не хочется есть… Девочки забылись лихорадочным сном. У Анжелы самой со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было, но она думала только о сестренках и еще раз сказала себе: «Не допущу, чтобы они умерли от голода!»
Она вышла из дому; лавки были уже закрыты. Анжела бродила по опустевшим улицам, не зная, что делать. По ночам в провинции прохожие встречаются редко. Девушка присела на скамью и провела несколько часов не двигаясь. С деревьев тихо падали лепестки цветов; кругом царил безмятежный покой, а она была в полном отчаянии. Страшная мысль пришла ей в голову — продать себя, чтобы купить хлеба сестрам. У нее начинался бред.
Из темноты показался мужчина; Анжела позвала его…
Он схватил ее руку и потащил к кофейной, уже закрытой в этот час; но из-под двери пробивался свет. Анжела пыталась вырваться, однако мужчина был силен, а она слаба. Он постучал условным стуком; дверь отворили, и он подтолкнул девушку к столу, за которым сидели несколько гуляк. При свете лампы г-н Поташ (это был он) широким жестом показал удивленным и ухмыляющимся собутыльникам на Анжелу.
— Так я и думал! — воскликнул он. — Эта ночная фея — мамзель Карадек.
Но силы покинули «ночную фею»: она без чувств рухнула на грязный пол, прошептав: «Мои сестры!»
Дверь кофейной осталась открытой; растерявшись, г-н Поташ не успел ее захлопнуть, и упавшую в обморок Анжелу заметил старый шахтер, шедший на работу. Он вошел в кофейную узнать, что случилось. Ему рассказали, что Анжела приставала на улице к г-ну Поташу; тот повел ее в кофейную, и там она лишилась чувств. Ее отец — в больнице…
— Да, отец — в больнице, а дети умирают с голоду! — воскликнул старик.
