подслушивать за дверью.
— Что означает эта сцена? — спросила графиня, волнуясь, но напуская на себя важный вид.
— Однако и устроилась же ты, милочка! Здорово! Шикарная обстановка!
Амели с интересом осматривалась кругом.
— Но я не знаю вас! Я не знаю вас! — повторяла Олимпия.
— Полно, полно, не ври! Ты меня отлично знаешь. Да разве я мешаю тебе прикидываться графиней? Я сама была одно время графиней Амелией де Санта-Клара!
Олимпии стало дурно. Она побледнела, голова и руки ее бессильно повисли.
— Вот те раз! — воскликнула Амели. — Чем это я так ее доняла? Я, кажется, выражалась вполне прилично!
Она подхватила Олимпию, уложила ее поудобнее на кушетке и постаралась привести в чувство.
— Прости, милочка, что я тебя расстроила! Видишь ли, я около двух месяцев жила у одной дамы, госпожи Руссеран; мне посчастливилось спасти ее дочь; потом я расскажу тебе об этом подробно. Но когда мне понадобилось съездить в Париж, меня опять засадили: Николя, этот изверг, все время забывал вычеркнуть мое имя из списков имеющих
Тараторя без умолку, Амели прыскала на Олимпию всеми душистыми эссенциями, какие попадались ей под руку.
— Боясь опять попасть в тюрьму, я решила поступить куда-нибудь в услужение. Мне сказали, что одинокая старая графиня ищет кухарку, вот я и пришла…
При слове «старая» Олимпия испустила такой пронзительный визг, что вбежала Роза.
— Что случилось? Что вы ей сказали?
— Ничего особенного. Это никого не касается, кроме нас, — ответила Амели.
Роза улыбнулась — она все слышала.
Олимпия, забыв, что только что у нее готовы были хлынуть слезы, разразилась смехом. Лед был сломан, и старые подруги обнялись. Потоком полились жалобы: с одной стороны — на Николя, с другой — на де Мериа.
Этот подлец Николя обманул Амели, но если он вздумает вернуться, она сумеет ему отомстить! Она достаточно о нем знает. Уж она-то постарается, чтобы негодяй был разоблачен и получил по заслугам!
Не обращая внимания на присутствие Розы, навострившей уши, Амели, опьяненная собственным красноречием, рассказывала, как она будет выступать на суде. Розе доводилось многое слышать, но редко чье-нибудь повествование изобиловало такими образными выражениями.
Олимпия совсем забыла о своей роли графини. Недалекая, но великодушная, Дылда очень нуждалась в том, чтобы ее кто-нибудь любил. Найти старую подругу было для нее счастьем; у нее даже пропало желание чваниться.
— Если бы ты знала, как де Мериа пугал меня своим мрачным видом! — жаловалась она. — Право же, он мне больше нравился, когда бывал вдребезги пьян!
— Что за свинья!
Роза с присущей ей ловкостью притаилась за дверью и уже успела узнать много интересного из прошлого обеих подруг, когда неожиданно, по пословице «то густо, то пусто», на сцене появился еще один персонаж. Мужчина с огромным лотком просил разрешения повидать графиню. По его словам, у него были отличные заграничные меха и всякие редкостные вещицы по недорогой цене. Желая увидеть все эти заманчивые товары, а также угодить хозяйке, Роза доложила о приходе разносчика.
— Позови его! — воскликнула Амели. — Это нас развлечет. Пусть войдет!
Олимпия согласилась.
Хотя этот человек был одет довольно опрятно, весь его облик говорил о моральной нечистоплотности. Физиономия его была такой же угрюмой, как и в те дни, когда он сидел в тулонской тюрьме. Словом, это оказался Лезорн.
— Бродар! — вскричали обе подруги, обманутые роковым сходством.
— Да, прекрасные дамы, Бродар к вашим услугам.
«Я — в осином гнезде, — соображал Лезорн. — Нужно по возможности выбраться отсюда с медом, не дав себя зажалить».
— Бедняга Бродар! — воскликнула Олимпия. — Так вы вернулись?
— Да, по амнистии, сударыня.
— Разве вы не узнали нас?
Бандит призвал на помощь всю свою ловкость.
— Увы! Годы ли виноваты, или моя память, но теперь она частенько мне изменяет…
— Он нас не узнает потому, что мы уже не похожи на шлюх! — воскликнула Амели.
Ее слова помогли Лезорну несколько разобраться в обстановке.
— Да, вы разбогатели, а я по-прежнему беден…
— Ладно, не скулите! Мы встретились, и теперь я позабочусь о вас!
Дылда усадила его за стол. Она плакала.
Лезорна засыпали вопросами, и он не знал, как выпутаться: на добрую половину их он ответить не мог. Где его дочери? Неизвестно, они исчезли. А Огюст?
Тут Лезорн смог блеснуть осведомленностью: он рассказал, что любовница Огюста — девушка, живущая у торговки птичьим кормом.
— Я знаю эту старуху, — воскликнула Олимпия. — Раз возлюбленная вашего сына живет у нее, то можно поручиться, что она — девушка честная!
Далее Лезорн рассказал, как шайка юных бродяг совершила ночью нападение на арестантскую карету.
— Как странно, — заметила Олимпия, — что Огюст затесался в такую компанию! Где он мог познакомиться с ними, если все время был в Клерво? Что за семья эти Бродары! Огюст похож на отца: всегда был до смешного серьезным и водился только с рабочими старше его. Если б не проклятый Руссеран, честь семьи осталась бы незапятнанной!
Олимпия говорила это, плача. Лезорн сделал вид, что тоже расчувствовался, и мотал на ус все, что слышал, ловя намеки, которые могли послужить указанием, как себя вести.
— Кушайте же, — повторяла Олимпия. — Роза, принесите все, что у нас есть вкусного — цыпленка, малагу, пирожные! Что ж вы не едите, Бродар?
Но Лезорну было не до еды. Время от времени проглатывая кусок, он продолжал рассказывать про Огюста:
— Представьте себе, молодчик убежал через окно старухиной мансарды. Его целый день разыскивали на крышах, но безрезультатно; в конце концов один из полицейских упал и сломал себе ногу. Это отбило у остальных охоту к дальнейшим поискам, и они ушли. А Огюст был таков! — И бандит прищелкнул пальцами.
«Странно, — думали обе женщины, — до чего Бродар изменился! Эх, старина, не таким он был когда-то!»
Да, сидевший перед ними не напоминал того честного, славного Бродара, какого они знавали.
Лезорну было нелегко играть свою роль; зато перед ним открывались блестящие возможности. Эти женщины могли окончательно удостоверить его личность; посещения этого богатого дома наверное надоумят его и на другие планы. Мечты уносили Лезорна все дальше и дальше. При виде добычи в нем пробуждалась алчность дикого зверя. Уголки его губ приподнялись, как у лисы, попавшей в курятник.
— Не уходите до вечера, славный наш Бродар! — наперерыв повторяли подруги.
Олимпия была искренне рада. Ей вспомнилась молодость, когда она, торгуя собой, подчас помогала тем, кто был еще несчастнее. А теперь, когда она пригоршнями швыряла золото лицемерным и преступным людям, ходила в бархате и кружевах — ее сердце томило отвращение к самой себе, то самое отвращение, которое довело Бланш до самоубийства и лишило ее брата рассудка.
— Поговорим о прошлом, мой славный Бродар! — просила Олимпия. Но Лезорн переводил разговор
