с большей ясностью. В настоящее время мы вправе надеяться, что это влияние будет постоянно увеличиваться. - Издат.
67) Вителлий издержал на одну еду в течение около семи месяцев по меньшей мере шесть миллионов ф. ст. О его пороках нельзя говорить не только с достоинством, но даже без нарушения приличий. Тацит называет его свиньей, но при этом заменяет это грубое выражение изящной картиной: MAt Vitellius, umbraculls hortorum abdltus, ut Ignava animalia, qulbus si cibum suggeras jacent torpentque, praeterita, Instantla, future, pari obllvione dlmlserat. Atque ilium nemore Arlclno desldem et marcentem" и пр. Тацит, Истор., Ill, 36; II, 95, Светоний, In Vltell., гл. 13. Дион Кассий, кн. 65, стр. 1062.
68) Казнь Гелвидия Приска и добродетельной Эпонины запятнала царствование Веспасиана.
69) Путешествие Шардена в Персию, ч. 3, стр. 293.
70) Обыкновение назначать рабов на высшие должности еще более в ходу у турок, нежели у персов. Грузия и земля черкесов снабжают правителями ббльшую часть Востока.
71) Шарден говорит, что европейские путешественники распространили между персами понятия о свободе и о мягкости наших правительств. Они этим оказали персам очень плохую услугу.
72) Они ссылались ка пример Сципиона и Катона (Тацит Анн., Ill, 66). Марцелл Эпир и Крис Вибий приобрели таким способом в царствование Нерона 2 500 ООО ф. ст. Их богатство, еще более увеличивавшее тяжесть их преступлений, охраняло их при Веспасиане. См. Тац., Истор., I У , 43, Dialog, de orator., гл. 8. Регул, который был предметом заслуженных сатирических нападок со стороны Плиния, получил от сената за одну обвинительную речь консульские украшения и подарок в 60.000 ф.ст.
73) Оскорблением величества сначала считалась измена римскому
народу. В качестве народных трибунов Август и Тиберий относили это оскорбление к своим личностям и дали ему самое широкое значение. (Ему впервые дал такое значение Тиберий, а не Август. См. Бах, Траян, стр. 27 и сл. - Венк)
74) После того как добродетельная и несчастная вдова Германика была казнена смертию, Тиберий получил от сената изъявления признательности за свое милосердие: она не была удавлена публично и ее труп не стаскивали крючьями в преисподнюю вместе с трупами обыкновенных преступников. См. Тацит, Анн., У1, 25; Светоний, in Tiberio, гл.53.
75) Сериф был небольшой утесистый остров в Эгейском море; его население было презираемо за свое невежество и ничтожество. Место ссылки Овидия хорошо известно благодаря его основательным, но малодушным жалобам. Ему, как кажется, только было дано приказание выехать из Рима в известный срок и отправиться в Томи. В стражах и тюремщиках не было надобности.
76) В царствование Тиберия один римский всадник попытался бежать к парфянам. Он был задержан в Сицилийском проливе; но его пример внушал так мало опасений, что самый недоверчивый из тиранов не нашел нужным подвергать его наказанию. Тацит, Анн., У1, 14.22)
77) Цицерон, ad Famlllares, 1У, 7.
ГЛАВАIV
Жестокости, безрассудства и умерщвление Коммода. - Избрание Пертинакса. - Его попытки произвести реформы в государстве. - Его умерщвление преторианскои гвардией
Кротость Марка Аврелия, которую не могла искоренить суровая дисциплина стоиков, составляла в одно н то же время и самую привлекательную и самую слабую сторону его характера0. Его ясный ум был нередко вовлекаем в заблуждения доверчивою добротою его сердца. Люди, изучившие слабые стороны государя и умевшие ловко скрывать свои собственные, вкрались в его доверие под личиной философской святости и приобрели богатства и почести, делая вид, будто презирают их". Его чрезмерная снисходительность к брату*', жене и сыну вышла из пределов домашних добродетелей и превратилась в оскорбление общественной нравственности вследствие заразительности их примера и пагубных последствий их пороков.
Дочь Антонина Пия и жена Марка Аврелия — Фаустина прославилась столько же своими любовными интригами, сколько своей красотой. Серьезная простота философа не могла нравиться живой и ветреной женнрпе, не могла удовлетворить той безграничной страсти к разнообразию, которая нередко заставляла ее находить личные достоинства в самых низких представителях человеческого рода4’. Древний Купидон был вообще очень сладострастное божество, а любовные интриги, требующие со стороны такой высокопоставленной женщины, как императрица, самых решительных заискиваний, редко отличаются сентиментальной деликатностью. Марк был единственный человек в империи, по-видимому, ничего не знавший о поведении Фаустины или не обращавший на него никакого внимания, а в силу существовавшего во все века предрассудка поведение жены пятнало честь мужа. Он назначил некоторых из ее любовников на почетные и выгодные должности3’ и в течение тридцатилетней супружеской связи постоянно относился к ней с самым нежным доверием и с уважением, которое не прекратилось даже с ее смертью. В своих " Размышлениях” он благодарит богов за то, что они послали ему такую верную, такую кроткую и такую простую в обхождении жену**. По его настоятельному требованию услужливый сенат признал ее богиней. В воздвигнутых в честь ее храмах ее изображали с атрибутами Юноны, Венеры и Цереры, н было объявлено декретом, что молодые люди обоего пола в день своей свадьбы должны произносить супружеский обет перед алтарем этой целомудренной богини7’.
Чудовищные пороки сына набросили тень на чистоту добродетелей отца. Марка Аврелия упрекали в тем, что он пожертвовал счастьем миллионов людей для нежной привязанности к недостойному мальчику и что он избрал себе преемника в своем собственном семействе, а не в республике. Впрочем, ни заботливый отец, ни призванные им на помощь добродетельные и ученые люди не пренебрегали ничем, что могло бы развить ограниченный ум молодого Коммода, заглушить зарождавшиеся в нем порочные наклонности и сделать его достойным престола, для которого он был назначен. Но образование оказывает благотворное влияние лишь только на одни счастливо одаренные натуры, для которых оно почти излишне. Нашептывания развратного фаворита тотчас изглаживали из памяти юноши неприятные для него наставления серьезного философа, и сам Марк Аврелий уничтожил плоды этого тщательного образования, разделив со своим сыном императорскую власть, коща ему было только четырнадцать или пятнадцать лет. После этого он прожил только четыре года, но этого промежутка времени было достаточно, чтобы заставить его раскаиваться в неблагоразумной мере, давшей запальчивому юноше возможность сбросить с себя узы рассудка и авторитета*'.
Большая часть преступлений, нарушающих внутреннее спокойствие общества, происходит от того, что необходимое, но неравномерное распределение собственности налагает стеснения на вожделения человеческого рода, предоставляя лишь очень немногим пользование тем, к чему стремятся все. Из всех наших страстей и наклонностей жажда власти есть самая высокомерная и самая вредная для общества, так как она внушает человеческой гордости желание подчинять другах своей воле. Среди сумятицы внутренних раздоров законы общества утрачивают свою силу, и редко случается, чтобы их заменяли законы человеколюбия. Горячность борьбы, гордость победы, отчаяние в успехе, воспоминание о прошлых унижениях и страх предстоящих опасностей - все это разгорячает умы и заглушает голос сострадания. Вот те причины, по которым почти каждая страница истории запят-нана кровыо междоусобицы; но ии одною из этих причин нельзя объяснить ничем не вызванных жестокостей Коммода, который мог наслаждаться всем и которому ничего не оставалось желать. Возлюбленный сын Марка Аврелия наследовал своему отцу при радостных приветствиях сената и армии*', а при своем восшествии на престол этот счастливый юноша не видел вокруг себя ни соперников, которых нужно бы было устранить, ни врагов, которых нужно бы было побороть. На таком спокойном и высоком посту он, естественно, должен бы был предпочитать любовь человеческого рода его ненависти и добрую славу своих предшественников позорной участи Нерона и Домициана.
Впрочем, Коммод не был таким тигром, каким его описывали, - он не чувствовал от рождения ненасытной жажды крови и не был с самого детства способен на бесчеловечные поступки10'. От природы он был скорее слабодушен, нежели зол. Его простодушие и застенчивость делали его рабом окружающих, которые мало-помалу развратили его. Его жестокость, вначале бывшая результатом посторонних наущений, превратилась в привычку и в конце концов сделалась его господствующей страстью1".
