разрушенного сознания и разрушенной материи человеческого' 6 .
Тютчевский предел сосуществования последних противоположностей божески-всемирного и земного в мгновении человеческой жизни потому и разрешается у Вл. Соловьева в «становящуюся разумность», что заключает в себе миг пробуждающегося человеческого сознания – сознания всеобщей и единой перспективы всего человечества и каждого человека. И совершенство тютчевской «поэзии гармонической мысли» становится для Вл. Соловьева одной из опор осмысления сверхчеловеческого, с ударением не на
Божественный идеал человечности во временном аспекте представляет собой идеальное будущее, которое преодолевает всяческую временную размерность и последовательность и вместе тем проясняет смысл времени, делает его ход не бессмысленным уничтожением, а осмысленным развитием, достижением, становлением идеального всеединства. Именно в таком контексте определяет Соловьев общую суть времени: «… Постепенная реализация идеального всеединства составляет смысл и цели мирового процесса. Как над божественным порядком все вечное есть абсолютный организм, так по закону природного бытия все постепенно становится таким организмом во времени. Если пространство есть форма внешнего единства природного мира и условие механического взаимодействия существ, то время есть форма внутреннего объединения и условие для восстановления органической связи существующего, которая в природе не будучи данною, по необходимости является достижимою» (т. 3, с. 143—144).
Течение единого времени, которое Соловьев определяет как процесс, размывает границы мира и является формой его внутреннего объединения. Понимание размытости границ мира очень характерно для Тютчева: у него вся земля может быть не только одушевлена, но и даже устроена по-человечески, причем время в таком случае воспринимается всей землей также по-человечески:
Соловьев говорит о том, что видимый мир есть мир постоянного изменения и развития, тем самым подразумевая существование другого, невидимого и неизменного мира. Об этом часто пишет Тютчев: «…Перед тобой словно приоткрылся иной мир, изливающий свет на наш. Поистине поразительно, что, несмотря на весьма неясные представления о потустороннем мире, человек постоянно ощущает, что этот мир существует рядом и в любой момент может вторгнуться в наш…» 7 .
Невидимый мир есть вневременной и внепространственный хаос, который и Тютчев, и Соловьев определяют одним словом – бездна. Время для хаоса не существует, так как сам по себе он не входит в пределы всеобщего разумного строя, только космический процесс подчиняет его разумным законам. Вместе с тем энергию для развития космоса дает хаос: хаос, провоцируемый строительством цивилизации (сутью космического процесса), совершает движение, дающее этому процессу силу и энергию, необходимую для дальнейшей жизни; но по мере «окосмичевания» мощь хаоса возрастает, и может наступить момент, когда очередной толчок в развитии цивилизации окажется для нее самой последним, роковым, настолько разрушительным будет ответный удар хаоса, причем главный признак конца мира – распад духовных связей человечества и всеобщая потеря духовности:
Диалогическим ответом на противоречие тютчевского скептицизма и самого факта поэтического творчества выступает у Вл. Соловьева внутренне противостоящая Тютчеву идея деятельного участия индивидуальности в развитии всемирной жизни: «Идеальная жизнь индивидуальности в ее полном и безусловном значении осуществляется и увековечивается только в соответствующем развитии всемирной жизни, в котором мы можем и должны деятельно участвовать, но которое не нами созидается. Наше личное дело, поскольку оно истинно, есть общее дело всего мира, – реализация и индивидуализация всеединой идеи и одухотворение материи Оно подготовляется космическим процессом в природном мире, продолжается и совершается историческим процессом в человечестве» (т. 3, с. 52). А «равнодействующая» исторического процесса человечества определяется у Вл. Соловьева следующим образом: «Несмотря на все колебания и зигзаги прогресса, несмотря на нынешнее обострение милитаризма, национализма, антисемитизма, динамизма и проч. и проч., все-таки остается несомненным, что равнодействующая истории идет от людоедства к человеколюбию, от бесправия к справедливости и от взаимного разобщения частных групп к всеобщей солидарности» (т. 7, с. 72).
Очень важно, на мой взгляд, осознать в этом оптимистическом прогнозе фундаментальное присутствие тютчевской трагической подкладки, предполагающей пробуждение адекватного человеческого сознания, способного, как писал Л. Н. Толстой, «установлять, кроме отношения к ближайшим явлениям жизни, свое отношение ко всему бесконечному во времени и пространстве миру, понимая его как одно целое» 8 . Разрешение мига человеческой жизни в «становящуюся разумность» – это, по Вл. Соловьеву, базовое условие и осуществления его оптимистического прогноза «равнодействующей истории», и самого существования человека и человечества с их единой судьбой.
Диалог поэта и философа, один из моментов которого здесь представлен, происходит, таким образом, как между Тютчевым и Соловьевым, так и внутри каждого из них, точнее, внутри поэзии Тютчева и философии Соловьева. И здесь открывается глубочайшая актуальность еще одного фундаментального единства, на котором настаивает Вл. Соловьев в статье о поэзии Тютчева, – единства науки и поэзии, в противовес их разрыву на агрессивные «половинки», желающие заменить собою целое в сражениях не на жизнь, а на смерть сциентизма и эстетизма.
Между тем наука и искусство – это универсальные формы родового преодоления человеком всяческой видовой и временной ограниченности. Они равнодостойны и равнонеобходимы для разрешения коренного противоречия между бесконечным миром, живущим бесконечное время, и конечным человеческим существованием в определенном времени и пространстве. Наука и искусство создают две различные, но равнонеобходимые сферы объединения человеческих усилий разрешать это противоречие. Оно разрешается не определенными знаниями, нормами, знаками или приемами, а их переходом в здесь и сейчас происходящий поступок созерцания и понимания жизни, где каждый призван сделать свой, никем и ничем не заменяемый шаг в общем процессе «становящейся разумности».
Именно на таком общем смысловом корне и возводится Вл. Соловьевым единство науки и искусства в статье «Поэзия Ф. И. Тютчева»: «Художественному чувству непосредственно открывается в форме ощутительной красоты то же совершенное содержание бытия, которое философией добывается как истина мышления, а в нравственной деятельности дает о себе знать как безусловное требование долга и совести. Это только различные стороны или сферы проявления одного и того же; между ними нельзя провести разделения и еще менее могут они противостоять друг другу. Если вселенная имеет смысл, то двух противостоящих друг другу истин – поэтической и научной – так же не может быть, как и двух исключающих друг друга „высших благ“ или целей существования» (т. 7, с. 124).
Жить и мыслить единым «высшим благом» единого неразделенного человечества, понимать бесконечный во времени и пространстве мир как единое целое – таковы трудные, очень часто непосильные, но всегда жизненно необходимые уроки, задаваемые «на дом» каждому в школе диалога поэта и философа, в школе встречи поэтического созерцания и философского понимания жизни.
Примечания
1. Использую материал статьи:
