— Это очень интересно. Хотелось бы воспользоваться случаем и дать ему свое, да не могу, не умею писать к случаю, не выходит…
Позже в столовой Л. Н. говорил о кинематографе, что нужно поговорить с N. Л. Н. и раньше говорил, что следовало бы написать пьесу для народа, специально для кинематографа.
Я сказал Л.H., что плохо то, что все?таки будет снята не жизнь, а игра плохих актеров.
— Да, это плохо, — сказал Л.H., — фальшивая игра, преувеличенные драматические жесты.
Сергей Львович рассказал ужасную историю, как в Варшаве вели арестантов и они хотели бежать. Двое убежали, а одного догнал шедший по улице солдат с ружьем, проколол штыком и потом вынул штык и пошел. А потом его всюду преследовало это, и он сошел с ума.
Л. Н. заинтересовался очень этим случаем и просил узнать все подробности. Сергей Львович обещал.
Л. Н. сказал о вегетарианстве:
— Доктора забывают, что организм человека приспособляется, и как он привыкает к мясу, так он легко привыкает обходиться без него. Я про себя скажу: мне теперь, не преувеличивая, противно смотреть на мясо. Ветчину, например, я просто не могу видеть.
30
Л. Н. сидел у себя и читал французскую книгу: «La vie d’un simple. Emile Guillaumin», которую ему хвалил Ге, собиравшийся перевести ее для «Посредника».
Я сидел один в столовой, читал журналы. Потом пришел Душан, еще позже ЛД. Николаева. Мы довольно долго болтали втроем. В угловой сидели: Софья Андреевна, Александра Львовна, Варвара Михайловна, ?.П. Иванова (тульская знакомая Александры Львовны), Софья Александровна Стахович. На балконе: Сергей Львович, Трубецкой, его жена, Ге и швейцарец, гувернер Сережи.
Л. Н. вышел к чаю и сказал мне:
— Вы давно приехали? А я слышал, как кто?то верхом подъехал, но не подумал про вас. Я вас ждал раньше.
Л. Н. принес с собой книгу и сказал, обращаясь ко мне и к С. А. Стахович:
— Прескверная книга, я не оставил, пока не просмотрел всю. Я даже отметил некоторые места. Ну вот, например…
Л. Н. прочел выдержку и сказал:
— Разве крестьянин будет рассуждать так?
Пришел Ге. Л. Н. и ему сказал:
— Ну, Колечка, я просмотрел вашу книжку и должен вам сказать, что это прегадкая книга, фальшивая. Видно, что он подделывается под мужиков. И в общем — нестерпимо скучная.
— А мне она понравилась. Это жаль, — сказал Ге.
Немного погодя, Л. Н. опять сказал ему:
— Мне жалко — я вас огорчил, но, право, книга плохая. Например, описания природы, — разве крестьянин будет так говорить о природе?! Я нарочно заметил некоторые страницы, особенно плохие; вы посмотрите 9–ю или 156–ю.
— А описание быта? — пробовал защищать Ге.
— Ну, он там напихал этого: как свиней кормят и т. п., но для простого описания быта это слишком длинно. И нет своего. Все это уже тысячу раз бывало, и этот приезд из города женщины, которая совсем почти превратилась в барыню, — все это уже бывало. Я читаю, а сам так и вижу автора с его мировоззрением, чувствую его намерения. Вы говорите — Поленц. Какое же сравнение?! То прекрасная книга, а это все придумано.
Трубецкой за чаем сел с альбомом и рисовал набросок Л. Н. карандашом. К концу чая рисунок был готов. Л. Н. восхищался его мастерством и сказал ему:
— C’est admirable!
Жена Трубецкого попросила Л. Н. подписать рисунок. Л. Н. написал: «Leon Tolstoy, 12 join 1910» и сказал:
— Во всем свете теперь двенадцатое июня, только у нас варваров — май.
Л. Н. сказал мне о Трубецком:
— Это удивительный человек! Я с ним верхом ездил и разговаривал. Он ничего никогда не читал и ничему ни у кого не учился. Оттого у него свежая голова и свои мысли. И ведь серьезно, если выбирать между тем, чтобы читать что попало, без разбору или ничего не читать, то, разумеется, в тысячу раз лучше ничего не читать. Он и скульптуре никогда не учился, а когда его пригласили учить в Московское училище живописи и ваяния, то от него все ученики разбежались, кроме четырех — правда, самых даровитых.
Говорили о яснополянской народной библиотеке. Л. Н. не хвалил подбора книг. Советовал взять список Бирюкова, который, по его словам, очень хорош. Назвал, между прочим, книгу «Иоанн Златоуст» и говорил с сожалением, что ее нет. Расспрашивал С. А. Стахович об актере N. и опять говорил, что ему очень хотелось бы дать ему свою новую комедию.
Я спрашивал Л. Н. о его работе над книжечками (из «На каждый день») и предисловием к ним.
— Ах это предисловие! Я так запутался с ним! Еще нынче все поправлял. Моя ошибка, что я связал себя тридцатью отделами и лишил себя свободы. У меня к большой книге («На каждый день») будет одно общее предисловие, как бы изложение моего миросозерцания, а к тридцати маленьким — к каждой отдельно небольшое предисловие, поясняющее основную мысль каждой книжечки.
ЛД. Николаева говорила с Л. Н. о половом вопросе. Я плохо слышал начало. Я слышал, как Л. Н. сказал:
— Но я не представляю себе, как вы будете своему сыну или дочери про это говорить. Это невозможно.
Николаева сказала, что так называемый законный брак — одно из препятствий к осуществлению идеала.
— Вы ломитесь в открытую дверь, — сказал Л.H., — я говорю как раз то же самое.
— Но что же тогда делать? Разойтись?
— Уж никак не разойтись. Не говоря уже о том, когда есть дети, тогда уже разойтись невозможно, но и без детей. Я всегда это говорю, меня постоянно спрашивают, и письма я получаю. Молодые люди хотят все бросить и идти в толстовскую колонию. Во — первых, и колоний никаких нет, а если б и были, то, во всяком случае, там будут условия для нравственного совершенствования гораздо менее благоприятные.
Л. Н. обратился ко мне и сказал:
— Я говорю это вам, а вы это отлично знаете и думаете так же.
— Христианское учение тем отличается от других учений, что в нем нет заповедей, как в других учениях, а есть идеалы. А идеал недостижим, и в постоянном приближении к нему — смысл жизни; а изменять внешние условия, ставить себя искусственно в положение, в котором падение невозможно, — величайшая ошибка. Если мы представим себе отшельника в пустыне, который прожил двадцать лет, не предаваясь половой похоти, или человека, живущего воздержно с женой шесть месяцев, то он, разумеется, гораздо нравственнее первого. Дело не в единичном материальном факте падения, а все дело в той внутренней нравственной работе над собой, которая происходит в человеке. Живя в семье, с которой трудные отношения, человек не должен стремиться уйти оттуда. Если он уйдет, он лишит себя материала для нравственной работы. А если он останется и постарается установить любовные отношения, то он не только сам сделает шаг вперед, но, несомненно, невольно поможет и другим, окажет на них доброе влияние.
31
Когда я, немного погодя, пошел туда, их уже там не оказалось.
Вчера Александра Львовна, когда была у нас, рассказала мне, что накануне у них вышла история; Софья Андреевна вошла к Л. Н. и стала ему жаловаться, что ей все надоело, что она больше не может заниматься хозяйством и т. п. Л. Н. слушал все это, а потом сказал ей:
