скандинавский турист ворчал по поводу того, что их с женой места оказались по разные стороны прохода. Клара достала блокнот в кожаной обложке, намереваясь привести в порядок свой рабочий календарь, прежде чем они взлетят и все станут готовиться ко сну. Профессор Лин просил ее оставить свободными апрельские выходные после Пасхи – будет конференция в Германии. Лин был великолепным иглотерапевтом, одним из последних в «старой гвардии», кто получил свои навыки еще до культурной революции. Он переехал в Лейпциг – поближе к своим состоятельным пациентам из Берлина и Вены. Красный маркер в руке Клары метался от апрельских выходных к числам, на которые были записаны ее собственные больные.
Каждый день она по телефону говорила с Яцеком. Он все чаще обращался к ней «любимая», «Чонок», хотя в этом было больше усилий доброй воли, нежели искренней нежности. Эмоции давались ему пока с трудом. Уменьшительно-ласкательными словами он в большей степени поддерживал себя самого, стремясь убедить, что снова способен чувствовать. Клара размышляла: остались ли у Яцека воспоминания? Что произойдет, если отрезать себя от прошлого, потерять память? Будет ли она испытывать фантомные боли подобно ампутированным конечностям? Сама она воспринимала прошлое их, в общем-то, удачного супружества как что-то наболевшее, и возвращение в него не внушало ей оптимизма. Быть с Яцеком сегодня, быть вместе – это было ее жизнью, но виделась она ей как нечто болезненное, искалеченное, неполноценное.
Их электронная переписка не была похожа на виртуозную игру в четыре руки, однако сулила надежду на возвращение к норме. Правда, Яцек не распространялся о своем самочувствии, но Клара имела возможность косвенно оценить его состояние – по количеству шуточных посланий и картинок, которые он скачивал из Интернета и отправлял ей вложенными файлами. К моменту, когда Кларе пришла пора возвращаться домой, он улучшил свои показатели на шкале юмора – подтянулся от одной шутки до трех. Нет, Клара не обманывала себя: полностью он не выздоровел. Время от времени его, как и прежде, утомляла необходимость говорить; он прерывал разговор, не закончив фразы, – то ему мешали трамваи за окном, то он внезапно вспоминал о телефонных счетах:
– Я уже не зарабатываю так, как прежде, я вынужден экономить…
– Но меня же ты любишь так, как прежде? – задиристо спрашивала она.
– Угу, – слышала она в ответ короткое подтверждение.
«Ненамного, но лучше, – отмечала Клара, – ненамного, но глубже, – вслушивалась она в типичное для депрессии неглубокое дыхание, когда человек словно весь съеживается и воздуха ему нужно все меньше. Клара надеялась на лучшее. – Три недели разлуки хорошо на нас повлияли».
Дорожные ботинки она сунула под сиденье, на ноги натянула носки из грубой пряжи со слабой резинкой, не затрудняющей кровообращение, и удобно устроилась в своем кресле, спрятав ладони в рукава свитера. Взлет задерживался, стюардесса разносила напитки. Спящий, сосед, неловко повернувшись, сбросил со столика Кларин стаканчик. Струя густого томатного сока, миновав его CD-плеер, торчащий из кармана пиджака, полилась на ее любимую сумку из оливковой замши. Клара промокнула пятна салфеткой и попыталась отмыть их минеральной водой, которую с изрядным запасом всегда брала с собой в долгие перелеты. Эти перелеты напоминали ей путешествие внутри фена – громко, горячо и сухо.
Грохот двигателей, знаменующий взлет, не разбудил виновника. Заспанные голубые глаза он открыл лишь над Монголией и, приглядевшись к испачканной сумке, облепленной салфетками, спросил со славянским акцентом:
– Ketchup?
– Yes.
– Останутся пятна, – заключил он, увидев сохнущий паспорт и влажные билеты.
– Это томатный сок. – Клара спрятала свои документы в сетчатый карманчик на переднем сиденье.
– Нубук, – потрогал он пальцами бахрому сумки. – Полностью отчистить не удастся, – еще более компетентно заявил он. – Мне жаль.
«Сказать ему: это все из-за вас? Пожалуй, не стоит, – подумала Клара, – все равно пятна не выведутся». Б уме она прикинула: лететь им вместе еще целую ночь, что само по себе утомительно, а если сидеть рядом с врагом – будет и того хуже. Она предпочла не рисковать. В подобных обстоятельствах балет взаимных любезностей – едва заметных прикосновений коленом или локтем – бывает даже полезен.
– Вы разбираетесь в кожах?
– Немного. Двух совершенно идентичных кож не бывает.
– Может быть, отдать ее в химчистку?
– Это ничего не даст. Пятно въелось в пористую структуру, и убрать его невозможно. Нубук красив, но уязвим.
– Спасибо.
Ее иронию он воспринял как недоверие.
– Я торгую кожами. Как раз был на ярмарке в Шанхае… Юлиан Козьминский, – склонил он голову. – Юлек.
– Клара, – подала она ему руку.
Он был явно младше ее, худощавое подвижное лицо кролика, держащего нос по ветру в поисках чего- нибудь привлекательного. «В поисках моего взгляда, моей симпатии к нему», – подумала Клара. Да и сама она, по мере того как самолет продвигался по экранной карте мира от Азии к Европе, видела в своем соседе все больше достоинств: внимательно слушает, говорит приятным спокойным голосом. Клара колебалась, упоминать ли об акупунктуре, повторять ли в сотый раз избитые постулаты и выслушивать в ответ не менее тривиальные сомнения… А хуже всего – нарваться на ипохондрика…
– Так у тебя польско-китайская фирма, если я правильно поняла? – Она тянула время, силясь придумать собственную историю.
– О, я уже давно отказался от затеи совместных предприятий с китайцами. Слишком много фирм в Китае попросту раздавили. Теперь я дважды в год приезжаю на ярмарку, привожу образцы, а все остальное идет само собой. Сшить обычную зимнюю куртку здесь в два раза дешевле, чем в Польше.
– Но раньше у тебя была здесь фирма?
Стюардесса развозила на тележке бутылки. Клара выбрала белое вино – оно менее всего вредит печени. Юлек заказал джин с тоником.
– Да, я пытался как-то приловчиться в Китае. К счастью, потерял на этом не так много, как мог бы потерять. Для китайцев подписание контракта сродни временному стечению обстоятельств, не более того. Заказывать у них, разумеется, можно, но постоянно с ними сотрудничать – слишком большой риск.
Она слушала, поддакивала и решила не признаваться, кто она такая. Подвешенная над землей, Клара чувствовала себя вырванной из повседневной жизни. Ее воображение без труда находило ответы, усыпляющие его любопытство.
– Я работаю для фармацевтической фирмы. – Она уже успела убедиться, что о данной отрасли он не имеет ни малейшего понятия.
– И что вы производите? – спросил он, беря для нее очередную бутылку с проезжающей мимо них тележки.
– Лично я произвожу бумажки в PR-отделе. Погляди-ка на во-он того. – Она показала на мужчину, сидевшего в кресле по другую сторону прохода и заслонившегося китайской газетой. Ноготь на его указательном пальце был длиннее самого пальца.
– На того, с когтем? – Юлек указал в его сторону пузатым бокалом, как будто поднимал тост.
– Знаешь, зачем они отращивают такие длинные?
– Важничают?
– В ушах ковыряют. В PR-отделе нас обязывают знать чужие обычаи. У нас даже специализированные курсы были, – добавила она достоверности.
«Я пьяна, – подумала Клара, смешивая вино с джином. – В последний раз я пила давно… о-о-очень давно», – нашла она себе оправдание.
Между нею и ее соседом определенно проходили какие-то энергетические волны. Под действием алкоголя они замедлились настолько, что Клара стала их замечать. Он был все равно что ее младший брат… все равно что она сама. Будь на пути рейса Пекин – Варшава промежуточные приземления, они бы наверняка прервали полет и выбрали бы направление, совершенно иное, чем первоначальный пункт
