я и занялся бизнесом. Эта сумка – шедевр. Когда ее сшили, я не смог сдержаться…
– Ты не оставил визитки. – Она отняла руку и надорвала упаковку круассана.
– А разве ты позвонила бы? – У него не было сомнений на этот счет.
То, что он знал о ней, и подтверждало его догадки, и в то же время опровергало их. Он совершенно терялся во всем этом. Она интриговала его и злила. То, что она, по всей видимости, немного старше него, ему как раз нравилось: молодые неопытные девушки поначалу скучны, а затем, оттого что не знают, чего хотят на самом деле, становятся разочарованными. Она же, позволяя соблазнять себя, наверняка не планировала продолжать знакомство. Ложь была ей удобнее. Рассказывая о своей делегации, она блуждала глазами, неумело считывая слова со страницы, подброшенной воображением. Для человека, бывшего в Китае впервые, она слишком хорошо знала язык: Юлек наблюдал за ней, когда она свободно разговаривала со служащим в паспортном окошке, а в free-shop'e читала китайские надписи сверху донизу.
Они были птицами одного полета, и она была в его вкусе – будто Клара Шуман до того, как вышла замуж за своего безумного гения.[45] Оказалось, что высокую шатенку с узлом тяжелых волос и слегка раскосыми глазами тоже зовут Кларой. Ему удалось выпросить место подле нее – минутой позже этот ряд заняли бы норвежские супруги. Впрочем, они все же заставили его пересесть.
Обручальное кольцо на пальце Клары еще не свидетельствовало о том, что в браке она счастлива. Кого-то позвонившего она назвала «дорогой» – и вдруг поникла, словно ей нанесли удар. Судя по всему, этот звонок был неожиданным и нежеланным. Юлек пошел за ней, хотя знал, что шансов у него нет, – она бы не оставила ему свой номер. В этот раз на свои чары он не рассчитывал.
В долгой дороге люди расслабляются, и прежде всего слетает наносной лоск. Клара выдерживала класс. Мусор – не под кресло, а в приготовленный заранее пакетик. Столик она протирала влажной салфеткой, в одежде – никакой расхлябанности, в поведении – никакого нетерпения. Дистанция, которую она держала, была не просто защитным панцирем в многочасовой тесноте; эту дистанцию создавало само ее очарование, отличающее ее от ропщущих, скованных неудобствами простых обывателей. Юлек рисковал. Он непременно должен был что-нибудь придумать. Он встал за ней в очереди в киоск… и тут услышал: 573… В этот миг он был благодарен и продавцу, и телекоммуникационному прогрессу, и рекламирующим его щитам. Теперь у него был и предлог, и телефон. Ему осталось только сварганить более или менее убедительную историю…
– Итак, ты не шпион и не агент. – Клара смеялась над собственными страхами.
– Это еще как поглядеть. Я музыкант, в Польше музыканты неплохо обделывают свои дела. Багсик[46] – композитор, если я не ошибаюсь. И эти украинские нефтепромышленники с польским гражданством, например Янкелевич… [47]
– У тебя прекрасная память на вещи, – она приподняла вверх сумку, – и на цифры. К тому же у тебя хороший вкус, – оценила она пепельно-серый пиджак и дорогие туфли Юлека.
Одежда мужчины была для нее его первым «слоем» – такая вот приятная на ощупь шерсть, достойная того, чтобы ее погладить.
– А ты кто, Клара? – спросил он так, что от нее не требовалось каких-либо признаний.
И снова взгляды, невольные улыбки, создающие флер интригующей исключительности.
Клара теряла преимущество. Еще в аэропорту, на открытом пространстве, оно у нее было: ею интересуется мужчина, намекает на встречу, он ей тоже нравится, но она говорит ему «нет». Она ведь замужем и не станет впутываться в двусмысленные ситуации. Зачем? У него плечи как у Яцека, недостатки, скорее всего, тоже как у Яцека, разве что достоинства, быть может, несколько иные. Юлек струсил, не спросил ее напрямую, увидятся ли они еще, но целую неделю готовил ей ловушку: а вот, мол, и я, мне удалось отвлечь твое внимание, перехитрить тебя. Когда-то и Яцек поступил подобным образом.
Клара быстро допила кофе.
– Спасибо за сумку, – сказала она, вставая.
Ошеломленный, он тоже поднялся.
– До свидания, – пожала она ему руку.
Она все-таки дала ему визитку: «Клара Вебер, врач болезней внутренних органов, акупунктура по методикам традиционной китайской медицины. Кабинет: Варшава, улица… телефон…».
«Он ведь и так догадывался, что я солгала, – пыталась оправдать она свой тщеславный жест, – пусть читает, черным по белому, с кем имел дело. Если позвонит, я предложу ему прийти ко мне на прием. Встреча врача со знакомым пациентом». Многие попали к ней в кабинет, услышав о нем в случайной приятельской беседе. «Да, так будет лучше всего, – решила Клара. – Мягкий переход от… от неизвестно чего к установлению определенных правил». Она поправила шарф, натянула перчатки и проверила, закрыта ли у нее сумка. Затем потянула за язычок молнии пустой сумки – той, что от Юлека. Молнию заело.
– Держи ее, – Клара опустилась на колени перед мощной кудлатой овчаркой, которая норовила вырваться из рук Павла.
– Пати, хорошая моя, Пати, – успокаивал он собаку, устраиваясь вместе с ней на кушетке, прижимая ее грязные лапы к своей белой рубашке.
– Сейчас она успокоится. – Клара водила пальцами под густой шерстью. – Одна есть, – вонзила она иглу. – Еще пять.
Собака скулила, пряча морду в подмышку Павла.
– О'кей! – Клара села на пол. – Теперь четверть часа не давай ей двигаться.
– А это поможет?
– Вон она уже лижет тебя от благодарности.
От собачьей шерсти, влажной от дождя, и тяжелого дыхания больного животного кабинет наполнился несвойственными ему запахами. Клара открыла окно и выглянула на улицу. В весенних сумерках зажигались первые фонари. Из музыкальной школы доносилась какофония звуков, словно оркестр настраивался перед концертом. Дети с рюкзаками и футлярами шлепали по лужам. В ветвях деревьев комочками темноты сгрудились вороны. Клара не выносила их каркающих призывов ко сну и прикрыла окно. Она ласково коснулась рукой лысины Павла.
– Помнишь, как ты боялся щекотки? – Во времена учебы, зная об этом, они издевались над ним, вынуждая смеяться.
– Когда-то я был уязвим.
– Как ты думаешь, возможна ли дружба между женщиной и мужчиной? – спросила Клара, садясь за свой письменный стол.
Юлек позвонил ей почти сразу. Они договорились о встрече в следующий вторник.
– Ты что, кроссворд разгадываешь? Сколько букв? – Павла смешили категоричные вопросы. Он воспринимал их как попытку исключить нюансы тесаком языка. – Если на разговоры тянет чаще, чем в постель, – гладил он зевающую собаку, – то это, должно быть, дружба. Такой критерий придумал мой пациент. Он никак не мог определиться, которую из своих любовниц он все-таки любит. А что, по-моему, неплохо.
– Мне все реже хочется секса, и, должна тебе сказать, я чувствую себя вполне комфортно.
Близость с Яцеком давно уже стала для Клары чем-то вроде спланированного заранее торжественного приема в честь эрогенных зон: еще до начала известно, кто, после чего и что будет делать при намеренно зажженных свечах. Это был солидный супружеский оргазм, которого хватает на месяц.
– Может, ты подстраиваешься под ритм Яцека? У него упало либидо – и у тебя тоже.
– Я не знаю, лекарства тому причиной или…
– Я пропишу ему золофт, он меньше снижает либидо.
Павел не хотел слушать интимных исповедей. Он не ревновал Клару – он завидовал возможности испытывать эмоции – те самые эмоции, которые он многие годы анализировал со своими пациентами. Он уже достаточно знал об эмоциях, чтобы изобразить любое состояние человеческой души. Когда он лечил чужих, то мог не опасаться, что его изобличат, но Клара – будучи рядом, а не у телефона – может уловить его имитацию чувств.
Клара не видела смысла в другом лекарстве для Яцека.
