Женщина и мужчины

увидев мужика в ватнике и шапке, который опрокинулся вместе со своим велосипедом. – Вот бы его переехать! Фонарей нет, и он без света, сукин сын! – снизила она скорость. – Вливают в себя винище прямо под магазином, а потом лезут под колеса. У-у, фосфору влить бы в них – и пусть сами светятся, фонари мазовецкие, безопаснее было бы! – Она нервно сунула руку в Кларин карман – за сухим печеньем.

На холме, перед очередной подслеповатой деревушкой из шлакоблоков, стоял костел в стиле барокко. При дневном свете он, со своей медной крышей, отражающей солнечные лучи, казался огромной дароносицей, которая возвышается над съежившимися от собственного безобразия и бедности окрестностями.

Иоанна везла Клару к Монике Зелинской. Зелинска была адвокатом Иоанны в деле получения патента. Они познакомились через студенток с Манифы, по мнению которых надувной горшок заслуживал исключительно профессионального представителя и защитника. Таким профессионалом могла быть только их приятельница из Академии изящных искусств, концептуалист и юрист Moпика Зелинска. Она прославилась после акции с пупком, когда на гигантских билбордах появилось изображение пупка с подписью «Шрам, оставшийся от матери».

– Одним предложением она расшифровала суть пупка, – восхищались манифестантки с оранжевыми и зелеными прядями волос. – Ведь до нее пупок считали символом эгоцентризма и презирали его.

– «Созерцать собственный пуп» – сечешь, сколько в этой фразе женоненавистничества? – выкрикивала одна.

– И умаления плацентарной заслуги женщин! – добавляла другая.

Несколько лет назад эти билборды привлекли и внимание Иоанны. С пупками у ее детей вечно были проблемы. У Габрыси под узелком собирался гной, у Михася через него проникла инфекция. Родив Мацюся, Иоанна по совету пани Ани, искушенной в индейском акушерстве, велела не купать младенца, пока не заживет пуповина; прошло две недели, пуповина прекрасно зажила и отвалилась, словно сухая ветка. Билборд «Шрам, оставшийся от матери» попадался на глаза Иоанне на трассе между домом и городом. Он раскрыл ей глаза. Расчувствовавшись, она коснулась пальцем собственного пупка и погладила его с благодарностью. Надо же, вскоре она увидит автора идеи. Иоанне нравились художественные натуры: пани Гесслер, Зелинска… Зелинска – юрист, как и сама Иоанна, и вот ведь какая талантливая! Иоанне хотелось похвастаться перед подругой – я, мол, со знаменитостью знакома!

Юрист и художница в одном лице! Клара рассчитывала увидеть нечто крайне неформальное. Но какой- либо диковины, червоточины или трещины, из которой струился бы дым марихуаны, она не заприметила. Зелинска оказалась девушкой простой, похожей на модных нынче молодых актрис, без налета претенциозности, однако умных, уверенных в себе и магнетически красивых. И еще… говорила она ртом, а не душой.

Зелинска жила с отцом, известным адвокатом. В углу довоенного вида гостиной лежали куклы и крохотная игрушечная мебель ее маленькой дочки. Клара произнесла несколько дежурных любезностей и больше не проявляла интереса к разговору. Зачем она позволила Иоанне вывезти себя за город, в гости к незнакомой женщине? После встречи с Юлеком она совершала один ненужный поступок за другим. Ей необходимо было чем-то себя занять, заглушить рассудок, издевательски говорящий ее собственным голосом: «Чего я жду? Вернее, кого? Мужа или любовника? Я уже не жена, но еще и не любовница. Мое желание сильнее, чем стремление к самому существованию, все мое естество – в одном «хочу». Вот я и буду тем, кем захочу. Женой или любовницей. Пока что я вдова, надеющаяся на воскресение мужа. Новая Пенелопа, ждущая возвращения Одиссея – возвращения к самому себе. Каждую ночь я перерезаю нити желания, опутывающие меня. Я рассудительна, я честна, но у меня есть тело… и муле». – Клара попыталась встряхнуться: ее настиг flash back[48] после вчерашнего курения «травы». Она тогда испугалась и отдала самокрутку Павлу. Ей невыносимо захотелось сладкого. Она купила шоколадку и съела ее, не выходя из магазина. Теперь, в доме Моники Зелинской, она снова угощается шоколадом. Моника – образ из ее наркотического видения, женщина, сочетающая в себе рационализм параграфов закона и творческую фантазию. Клара с завистью всматривалась в Монику. Сама-то она, доктор Клара Вебер, не может справиться и с одной-единственной личностью – с самой собой. Охотнее всего она стащила бы это хорошенькое улыбающееся личико юристки- художницы, спрятала к себе в сумку и удрала бы с ним. Обычно так поступают дети – не выдерживают и просто воруют то, что им нравится. «Я – ребенок, – словно рухнула она с подмостков взрослости. – Пусть кто-нибудь обнимет меня и увезет… от меня самой».

– Разденься, – попросила Клара.

Над кушеткой висели два китайских картона, схематично изображающие нагого мужчину спереди и сзади в натуральную величину, с обозначенными цветом каналами энергетических потоков.

– Эта красная линия от кисти руки до плеча… – Юлек подошел ближе, чтобы разобрать надписи.

– Меридиан толстой кишки, – Клара встала из-за стола. – Очень насыщенная энергией точка. И сильно реагирует на боль.

Для нее было очевидным, что внимание Юлека привлек не только этот меридиан. В первый визит пациенты с ужасом всматриваются в ки-дон – точку между анусом и яичками, обозначенную красным, будто капелькой крови.

– Не бойся, ты еще молод для гипертрофии простаты, – отложила она печатные страницы с результатами лабораторных анализов.

Из них она узнала о Юлеке то, чего он сам не знал о своем организме, а остальное стала выпытывать, задавая стандартные вопросы.

– Сколько часов ты спишь?

– Шесть, семь.

– В котором часу ложишься? – Клара старалась быть конкретной и деловитой.

– В двенадцать, в час.

Чаще всего при этом вопросе у пациентов всплывает в памяти их спальня: храп супруга, его привычка рановставать…

– Ты нормально спишь или просыпаешься среди ночи?

Потеешь во сне?

– Нет.

– Ужин во сколько?

– В девять. – Он заметил ее гримасу. – А надо во сколько?

– Не позлее шести.

Она перевернула страницу блокнота. Ее подмывало спросить: кто ему готовит? Ест ли он у себя дома или в другом месте?

– В шесть? Не слишком ли рано? – Он поудобнее устроился в кресле, готовясь к продолжительной беседе.

Ему не слишком-то хотелось признаваться в том, как часто и в какой мере преступает он тонкую красную линию, о которой знал только то, что она тянется от головы через плечо и живот мужчины, изображенного на китайских акупунктур ных схемах. Насколько эта линия важна, Юлек ощущал по тону Клары, которым она задавала ему вопросы, попутно проставляя галочки в анкете.

– Некоторые рестораны открыты до полуночи, некоторые до утра, – комментировала она его ответы. – Представь себе ресторан «Человеческий организм». С семи до девяти желудок моет посуду, потом отправляется спать. Печень закрывается в час ночи. Все, что не успевает перевариться, остается. Описывать дальше, что происходит С этими остатками?

– Ты и собак лечишь? – взял он с подоконника пластиковую фигурку немецкой овчарки с полностью выбритым боком. Точки для иглоукалывания были помечены миниатюрными китайскими иероглифами.

– Случается.

– И они позволяют делать из себя шашлык?

– Они инстинктивно чувствуют, что я им помогаю, – сменила она тон на равнодушный. – Проблемы со стулом имеются?

– Нет.

– Какова регулярность? Ежедневно? Через день? Какого цвета кал, есть ли в нем непереваренные…