Я привез Ее издалека.
По утрам Она расчесывала свои золотистые волосы, а я, разбуженный и сонный, еле различал Ее контуры в первых лучах солнца. Вычесанный слиток золота небрежно наматывался на палец, снимался с пальца и летел в колодец моего трехэтажного дома. Жильцы провожали его взглядом. Слиток медленно опускался на ладонь дворничихи-айсорки в пестром атласном наряде.
Потом Она садилась за рояль, небрежно сняв с пальца золотой обруч, и пела „Аве Марию“. Мама открывала окна, поднимала крышку рояля, и в крышке вспыхивало золотое дно. На черной поверхности рояля лежало желтое счастье. Я жмурился от солнца.
Однажды мама услыхала, как в звуках рояля прозвучал удар металла о металл. И с тех пор по утрам не пели „Аве Марию“.
Пропало кольцо. Мама считала, что это к несчастью…»
Эти выдержки из его сценария как нельзя лучше показывают ту степень поэтичности, в которой проходило их «медовое путешествие». Рассказывая в основном о фильмах Параджанова, нельзя не упомянуть о почти забытой иной стороне его таланта — насколько он был незауряден и интересен как литератор.
В своем «устном творчестве» Параджанов и здесь не мог обойтись без «джигитовки» и красочно описывал, как выкрал несовершеннолетнюю Светлану, как ее отец, будучи послом в США, организовал погоню за ними чуть ли не объединенными силами ЦРУ и КГБ. Как влюбленные бежали и скрывались от жестокой погони, пока наконец не были прощены…
Такой «гонконгский» сюжет со смаком рассказывался до тех пор, пока в наш быт не вошли первые «видаки» и изобилие подобных сюжетов сделало его рассказ уже неактуальным.
Правда во всем одна: любовь их действительно была с первого взгляда и на всю жизнь!
Параджанов увидел Светлану в театре… и восторженно замер. Она и в самом деле тогда была еще школьницей, и внимание взрослого мужчины, да еще кавказца с горящим взглядом, ее, конечно, смутило.
Отец Светланы действительно принадлежал к дипломатическому корпусу, но только был не послом, а начальником протокольной службы в нашем посольстве в США. Кражи невесты и погони не было, но родители Светланы, безусловно, были не в восторге от этого романа их юной дочери и потребовали, чтобы она сначала окончила школу. Кроме всех мало вдохновляющих обстоятельств смущала их и существенная разница в возрасте: ему — 31 год, ей — 17… Но давайте предоставим слово самой Светлане.
«Мы начинаем встречаться. Я оканчиваю десятый класс как в тумане. И вот в руках у меня аттестат зрелости. Небольшая передышка — и нужно готовиться к поступлению в университет. Сергей ухаживает за мной красиво и изобретательно. Встречает меня с огромными букетами белых пионов и осыпает цветами прямо на улице на глазах у изумленных прохожих. А однажды он с таинственным видом и радостно сверкающими глазами преподнес мне изящный футляр. На черном бархатном ложе покоилось аметистовое ожерелье и изумительной красоты браслет с тремя огромными камнями. Я ахнула и вопросительно посмотрела на Сергея. „Это вам!“… Я вежливо поблагодарила и, закрыв футляр, вернула подарок. Мои родители с детства внушали мне, что принимать дорогие подарки неприлично. Откуда мне, семнадцатилетней девочке, было знать, что по законам Кавказа отказаться от подарка значило нанести оскорбление?
Возмущенный Сергей подбежал к ближайшей урне и бросил в нее бесценное сокровище. Я заплакала и убежала домой. Потом, когда мы уже были женаты, Сергей снова преподнес все тот же футляр и, смеясь, рассказал о том, как он потом долго и лихорадочно шарил руками в урне среди мусора в поисках футляра с аметистовым чудом…»
Со стороны их роман действительно выглядел странно. Взрослый мужчина, переступивший третий десяток, уже режиссер-постановщик, «лицо кавказской национальности»… И очаровательная скромная девочка в школьной форме с портфелем и бантами.
Чем не Лаура и Петрарка! Можно представить, какой ажиотаж возникал в школе, когда «дяденька» с букетом нетерпеливо ходил по школьному двору в ожидании звонка. Если добавить к тому же, что Светлана как дочь кадрового дипломата, занимавшего ряд весьма ответственных постов, провела свои детские годы в Канаде и Америке, да еще в 50-е годы при наглухо закрытом «железном занавесе», комментарии, как говорится, излишни.
Но давайте еще раз погрузимся в достоверность документа, ибо что, как не документы, позволяет нам представить реалии тех дней. Итак, снова воспоминания Светланы:
«Я всегда любила свой город, но по-настоящему узнала его благодаря Сергею. Каждая прогулка с ним была откровением. Архитектурные стили, поверхностно представленные в школьных учебниках по истории, оживали воочию. И уж конечно ничего не говорилось в них о замечательных домах, построенных в стиле модерн начала прошлого века. Их так много в моем городе! О каждом доме Сергей рассказывал как о живом существе. И как только он успел узнать этот город, в котором никогда раньше не бывал!..
Сережа не только рассказывал мне о моем городе, он ненавязчиво контролировал знания, которые вкладывал не столько в мою голову, сколько в душу. Гуляя по городу, мы часто забредали на старые улочки с полуразвалившимися деревянными домами. Сережа внезапно останавливался и, указывая на плетень и высокие мальвы, столь характерные для деревенских пейзажей Украины, быстро задавал мне вопрос, как бы не давая времени на размышление: „На что это похоже?“
И я столь же быстро, боясь оплошать перед учителем, отвечала: „На картины Катерины Белокур“. И как он радовался: ученица оказалась способной!»
Как многое позволяют нам прояснить эти, к сожалению немногие, записи. И мир школьницы, получившей замечательного учителя. А то, что школьницы часто влюбляются в учителей, давно известно… И то, что именно он, чужестранец с Кавказа, открывал ей Украину с плетнями и мальвами и вводил ее в мир красоты заново открываемого Киева, сохранившего в себе целые пласты разных культур. И то, как он успел глубоко узнать и полюбить эту страну, которая стала его второй родиной и которую он так вдохновенно открывал юной украинской девочке.
История о том, насколько зрелость и юность тянутся друг к другу, давно описана и Шекспиром, и Хемингуэем, потому не стоит так уж удивляться, что юная киевлянка смогла пойти против воли родителей, подобно юной венецианке, объяснившей дожам, что полюбить можно и смуглое «лицо маврской национальности». В конечном итоге скрепя сердце родители дали свое благословение.
Не стоит удивляться, что, описывая любовь Параджанова, мы прибегаем к щедрой палитре эпохи Ренессанса. Было бы удивительно, если бы все у него было просто и прозаично. Ну не жил он в нашем веке! И в этом мы убедимся еще неоднократно. Такой характер, такая шкала ценностей…
И именно эти слагаемые сыграли роль в дальнейшем развитии событий. Но сначала еще раз послушаем Светлану.
Итак, сдав экзамены на аттестат зрелости, окончив школу и став женой Параджанова в 1955 году, она поступает в институт и успешно завершает первую зимнюю сессию. Теперь юная жена и юная студентка едет с Параджановым в Москву.
«Это наше свадебное путешествие. Я понимаю: Сергей хочет показать меня своим друзьям, знакомым, сестре Рузанне, которая жила неподалеку от Москвы (она уже работала на космос и жила в подмосковном Калининграде — ныне Королев).
Попутно „ликбез“ продолжается. На этот раз запланировано знакомство с живописью французских импрессионистов, о которых я, воспитанная на искусстве передвижников, опять-таки ничего не знала. Несмотря на страшный мороз, мой муж заставлял меня выходить на улицу в тонких нейлоновых чулках и изящных замшевых туфельках. Пока он ловил такси, я страдала от холода. И вот мы должны встретится в Музее изобразительных искусств им. Пушкина. Сережа был у кого-то в гостях без меня, и я самостоятельно должна была приехать в музей. На сей раз я взбунтовалась и оделась так, чтобы не испытывать муки холода. Мы встретились в вестибюле. Сережа окинул меня взглядом и с возмущением и некоторой брезгливостью воскликнул, глядя на мою утепленную экипировку: „Как? Вот ЭТО!.. И французские импрессионисты?!.“
Я заплакала. Знакомство с французской живописью состоялось через пелену слез».
Как много ценнейших подробностей в этом коротком свидетельстве. Шли не в гости, не ради эффектного выхода, но «выйти» к импрессионистам, обвязавшись шалями и чуть ли не в валенках?! В этом
