комнаты. Все они благодарили судьбу, что устроились по возможности довольно
еще сносно, а то были случаи, что приезжавшие на воды поздно, то есть в самый
разгар сезона, должны были довольствоваться чердачными светелками, чуланами
и садовыми беседками.
Лев Пушкин приехал в Пятигорск в больших эполетах. Он произведен в
майоры, а все тот же! Прибежит на минутку впопыхах, вечно чем-то озабочен, —
уж такая натура. Он свёл меня с Дмитриевским, нарочно приехавшим из Тифлиса,
чтобы с нами, декабристами, познакомиться. Дмитриевский был поэт и в то время
был влюблён и пел прекрасными стихами о каких-то прекрасных карих глазах.
Лермонтов восхищался этими стихами и говаривал обыкновенно: «После твоих
стихов разлюбишь поневоле чёрные и голубые очи и полюбишь карие глаза».
Ревматизм, мною схваченный в 1840 году, разыгрался не на шутку, и я
должен был подумать о полном излечении, а так как сестре и мачехе
понадобилось лечение минеральными водами, то и было решено всем нам целой
семьёй ехать туда. В начале мая мы пустились в путь. <...> Встреченные ещё в
слободке досужими десятскими, мы скоро нашли себе удобную квартиру в доме
коменданта Умана, у подошвы Машука, и посвятили целый вечер хлопотам по
размещению. Я сбегал на бульвар, на котором играла музыка какого-то пехотного
полка, и встретил там много знакомых гвардейцев, приехавших для лечения из
России и из экспедиции, как-то: Трубецкого, Тирана, ротмистра гусарского полка,
Фитингофа, полковника по кавалерии, Глебова, поручика конной гвардии,
Александра Васильчикова, Заливкина, Монго-Столыпина, Дмитриевского,
тифлисского поэта, Льва Пушкина и, наконец, Лермонтова, который при
возникающей уже славе своей рисовался — и сначала делал вид, будто меня не
узнаёт, но наконец потом сам первый бросился ко мне на грудь и нежно меня
обнял и облобызал.
Гвардейские офицеры после экспедиции нахлынули в Пятигорск, и
общество ещё более оживилось. Молодёжь эта здорова, сильна, весела, как
подобает молодости, воды не пьёт, конечно, и широко пользуется свободой после
трудной экспедиции. Они бывают также у источников, но без стаканов: лорнеты и
хлыстики их заменяют. Везде в виноградных аллеях можно их встретить,
увивающихся и любезничающих с дамами.
У Лермонтова я познакомился со многими из них, и с удовольствием
теперь вспоминаю имена их: Алексей Столыпин (Монго), товарищ Лермонтова по
школе и полку в гвардии; Глебов, конногвардеец, с подвязанной рукой, тяжело
раненный в ключицу; Тиран, лейб-гусар, Александр Васильчиков, чиновник при
Гане для ревизии Кавказского края, сын моего бывшего корпусного командира в
гвардии; Сергей Трубецкой, Манзей и другие. Вся эта молодёжь чрезвычайно
любила декабристов вообще, и мы легко сошлись с ними на короткую ногу.
Последний загадочный год в жизни Лермонтова, весь исполненный
деятельности, — сокровище для внимательного ценителя, всегда имеющего
наклонность заглядывать в «лабораторию гения», напряженно следить за
развитием каждой великой силы в мире искусства.
