что он из слов самого же Лермонтова увидит, что в сущности не я вызываю, а
меня вызывают и потому мне невозможно сделать первому шаг к примирению.
Мартынов, с неподдельною простотою и искренностью, рассказал мне
приблизительно следующее: он был в дружеских отношениях с Михаилом
Юрьевичем, но в последнее время вышло нечто, вызвавшее крупное объяснение.
Приятели таки раздули ссору. Состоялась несчастная дуэль.
В особенности я сильно упирался на совет, который он мне дал накануне,
и доказывал, что совет был не что иное, как вызов.
Мачеха моя с сестрой незадолго до этого времени переехала в
Железноводск, верстах в семидесяти отстоящий от Пятигорска, и я навещал их
изредка на неделе.
Пятнадцатого июля погода была восхитительная, и я верхом часу в
восьми утра отправился туда. Надобно сказать, что дня за три до этого Лермонтов
подъезжал верхом на сером коне в черкесском костюме к единственному
открытому окну нашей квартиры, у которого я рисовал, и простился со мною,
переезжая в Железноводск. Впоследствии я узнал, что ссора его с Мартыновым
тогда уже произошла и вызов со стороны Мартынова состоялся.
Странное обстоятельство, которое я припоминаю только теперь. По
пятницам у нас учили фехтованию; класс этот был обязательным для всех
юнкеров, и оставлялось на выбор каждому рапира или эспадрон. Сколько я ни
пробовал драться на рапирах, никакого толку из этого не выходило, потому что я
был чрезвычайно щекотлив, и в то время как противник меня колет, я хохочу и
держусь за живот. Я гораздо охотнее дрался на саблях. В числе моих товарищей
только двое умели и любили, так же как я, это занятие: то был гродненский гусар
Моллер и Лермонтов. В каждую пятницу мы сходились на ратоборство, и эти
полутеатральные представления привлекали много публики из товарищей, потому
что борьба на эспадронах всегда оживленнее, красивее и занимательнее
неприметных для глаз эволюций рапиры. Танцевал он ловко и хорошо.
Лермонтов пал жертвой собственного характера, беспокойного и
насмешливого. Он испытывал терпение Николая Мартынова, ничтожного,
неумного, которого он описал в своем «Герое нашего времени» в лице
Грушницкого. Он превратил его в козла отпущения, избрав мишенью своих
сарказмов и шуток, и Мартынов, доведенный до крайности, не мог поступить
иначе, как вызвать его на дуэль.
современников. М.: Худож. лит,. 1964. С. 312
Вообще в те времена было в ходу военное или светское удальство.
Многие молодые люди переходили служить на Кавказ. Гвардейцы хлопотали,
чтобы попасть в число охотников, которые ежегодно отправлялись (по одному от
каждого полка) на Кавказ и отличались там превосходною храбростью, а
некоторые и такою отвагою, которая удивляла даже закаленных в бою старых
кавказских воинов. Поединки тоже казались чем-то заманчивым. Я помню, что
Монго-Столыпин, к которому, из уважения к его тонко понимаемому чувству
