гласом обще начало пение: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный,
помилуй нас», и с этим вместе медленно выходило из двора того, за этим вслед
было несено из комнат тело усопшего поручика Лермонтова. Духовенство, поя
вышеозначенную песнь, тихо шествовало к кладбищу, за ним в богато убранном
гробе было попеременно несено тело умершего штаб- и обер-офицерами, одетыми
в мундиры, в сопровождении многочисленного народа, питавшего уважение к
памяти даровитого поэта или к страдальческой смерти его, принятой на дуэли.
Таким образом, эта печальная процессия достигла вновь приготовленной могилы,
в которую был опущен в скорости несомый гроб без отправления по закону
христианского обряда: в этом я удостоверяю, как самовидец.
Семнадцатого числа, на закате солнца совершено было погребение.
Офицеры несли прах любимого ими товарища до могилы, а слёзы множества
сопровождавших выразили потерю общую, незаменимую.
Семнадцатого числа в час поединка его похоронили. Всё, что было в
Пятигорске, участвовало в его похоронах. Дамы все были в трауре, гроб его до
самого кладбища несли штаб- и обер-офицеры, и все без исключения шли пешком
до кладбища. Сожаления и ропот публики не умолкали ни на минуту. Тут я
невольно вспомнил о похоронах Пушкина. Теперь шестой день после этого
печального события, но ропот не умолкает, явно требуют предать виновного всей
строгости закона, как подлого убийцу.
Лермонтов похоронен на кладбище, в нескольких саженях от места
поединка.
Похоронили и положили небольшой камень с надписью: «Михаил» как
временный знак его могилы (потому что весной 1842 года его увезли; мы были,
когда вынули его гроб, поставили в свинцовый, помолились и отправились в
путь).
Дамы забросали могилу цветами, и многие из них плакали, а я и теперь
помню ещё выражение лица и светлую слезу Иды Пушкиной, когда она маленькой
своей ручонкой кидала последнюю горсточку земли на прах любимого ею
человека.
Армия закавказская оплакивает потерю храброго своего офицера, а Россия
одного из лучших своих поэтов. Не знаю, что будет с бабкою его Арсеньевой.
Когда его не стало, она выплакала свои старые очи. Ослабшие от слёз веки
падали на них, и, чтобы глядеть на опостылый мир, старушке приходилось
поддерживать их пальцами.
Бабушке Арсеньевой долго не решались сообщить о смерти внука. Узнав
о том, она, несмотря на все предосторожности и приготовления, вынесла
апоплексический удар, от которого медленно оправилась. Веки глаз её, впрочем,
уже не поднимались. От слёз они закрылись. Все вещи, все сочинения внука,