(впоследствии московский обер-полицмейстер). Он нам привез только что
полученное в главной квартире известие о смерти Лермонтова. По его словам,
государь сказал: «Собаке — собачья смерть».
Государь по окончании литургии, войдя во внутренние покои кушать чай
со своими, громко сказал: «Получено известие, что Лермонтов убит на поединке
— собаке собачья смерть!» Сидевшая за чаем великая княгиня Мария Павловна
(Веймарская, «жемчужина семьи»)... вспыхнула и отнеслась к этим словам с
горьким укором. Государь внял сестре своей (на десять лет его старше) и,
вошедши назад в комнату перед церковью, где еще оставались бывшие у
богослужения лица, сказал: «Господа, получено известие, что тот, кто мог
заменить нам Пушкина, убит». Слышано от княгини М.А. Воронцовой, бывшей
тогда замужем за родственником Лермонтова А.Г. Столыпиным.
— Чем кончится судьба Мартынова и двух секундантов? — спросил я
одного знакомого.
— Да ведь царь сказал «туда ему и дорога», узнав о смерти Лермонтова,
которого не любил, и, я думаю, эти слова послужат к облегчению судьбы их, —
отвечал он мне.
Теперь другой вопрос, как поступить с убийцей нашей славы, нашей
народной гордости, нашего Лермонтова... тем более что он русский... нет, он не
русский после этого, он не достоин этого священного имени...
Если случится, что двое на назначенное место выедут, и один против
другого шпаги обнажат, то мы повелеваем таковых, хотя никто из оных уязвлен
или умерщвлен не будет, без всякой милости, такожде и секундантов или
свидетелей, на которых докажут, смертию казнить и оных пожитки описать...
Ежели же биться начнут, и в том бою убиты или ранены будут, то как живые, так
и мёртвые повешены да будут. (Это положение действовало в полной мере на всем
протяжении XIX века, например, Пушкин, Данзас и Дантес, согласно ему, были
первоначально приговорены к повешению. —
Мартынов осуждён, говорят, на ужаснейшее наказание. Лишение чинов и
дворянства и несколько десятков лет ссылки в отдаленную крепость на тягостные
работы. Его сперва хотели было судить военным судом. Говорят, что Лермонтов
себе слишком много позволял оскорблять и насмехаться над всеми, им все
недовольны.
Когда Мартынова перевели на гауптвахту, которая была тогда у бульвара,
то ему позволено было выходить вечером в сопровождении солдата подышать
чистым воздухом, и вот мы однажды, гуляя на бульваре, встретили нечаянно
Мартынова. Это было уже осенью, его белая черкеска, чёрный бархатный бешмет
с малиновой подкладкой произвели на нас неприятное впечатление. Я не скоро
могла заговорить с ним, а сестра Надя положительно не могла преодолеть страха
(ей было тогда всего шестнадцать лет). Васильчикову и Глебову заменили
