поединке с Лермонтовым. Сначала мне было жутко видеть человека,
но быв свидетелем того, как сам секундант Лермонтова, князь Васильчиков,
беседует с ним, я перестал уклоняться от него, тем более что он с достоинством
переносил своё несчастье и пользовался уважением своих знакомых, близок же с
ним, как уверяет г. Мартьянов, я не был.
Не могу не упомянуть о Мартынове, которого жертвой пал Лермонтов.
Жил он в Москве уже вдовцом, в своем доме в Леонтьевском переулке,
окруженный многочисленным семейством, из коего двое его сыновей были моими
университетскими товарищами. Я часто бывал в этом доме и не могу не сказать,
что Мартынов-отец как нельзя лучше оправдывал данную ему молодежью кличку
«Статуя командора». Каким-то холодом веяло от всей его фигуры, беловолосой, с
неподвижным лицом, суровым взглядом. Стоило ему появиться в компании
молодежи, часто собиравшейся у его сыновей, как болтовня, веселье, шум и гам
разом прекращались и воспроизводилась известная сцена из «Дон-Жуана». Он был
мистик, по-видимому, занимался вызыванием духов, стены его кабинета были
увешаны картинами самого таинственного содержания, но такое настроение не
мешало ему каждый вечер вести в клубе крупную игру в карты, причём его
партнеры ощущали тот холод, который, невидимому, присущ был самой его
натуре.
На дальнейшие расспросы он (издатель «Русского архива» П.И. Бартенев,
испытывавший сочувствие к Мартынову. —
Соломонович был прекраснейший человек, добрый, честный и богобоязненный
(он служил в Москве по выборам и был мировым судьей). Смерть Лермонтова он
оплакивал, как величайшее несчастье, ежегодно постился в годовщину дуэли и
весь день посвящал скорбной сердечной молитве. Он был дружен с Лермонтовым
до последнего столкновения, никому и никогда жалоб на него не заявлял, уважал в
нём ум, силу воли и мужественный характер. Будучи сам поэтом (Мартынов писал
стихи, которые публике остались неизвестными), он восхищался творениями
Михаила Юрьевича, но отдавал преимущество его рисункам, злым и желчным, но
дышавшим жизнью и вдохновением. В доказательство искренности
существовавших между ними отношений дружеских, Николай Соломонович
приводил тот факт, что незадолго до последнего столкновения Лермонтов
приезжал к нему в степь, где у него в недалёком расстоянии от Пятигорска стоял
шатёр, вроде калмыцкого улуса, и провёл там целый день, жалуясь на духоту
окружающей их на водах общественной атмосферы. Ни о каких отношениях к его
сестрам не заявлял и о посланной с ним посылке рассказал Бартеневу как-то
случайно, к слову.
Высокий, красивый, как лунь седой, старик Николай Соломонович
Мартынов был любезный и благовоспитанный человек, но в чертах лица его и в
прекрасных синих глазах видна была какая-то запуганность и глубокая грусть... он
набожен и не перестаёт молиться о душе погибшего от руки его поэта, а 15 июля,
