командиров отрядов командир Клетнянской партизанской бригады. — Знаю, что вы скажете мне: пробиться к взлётной полосе практически невозможно. И тем не менее мы должны это сделать. С завтрашнего дня начать тщательную разведку.
В одну из разведгрупп попал и Ваня Шкелев.
С восходом солнца партизаны залегли на подступах к аэродрому. Первые лучи осветили доты и дзоты, ряды колючей проволоки, замаскированные специальными сетями бомбардировщики. Густо стояли часовые.
С восходом солнца аэродром ожил. Сновали из конца в конец бензозаправщики, механики прогревали моторы. Несколько самолётов готовились к вылету: с них сняли маскировочные сети, было хорошо видно, как подвешивались под крылья тяжёлые бомбы.
Ваня прислушивался к разговору старших. Его так и подмывало сказать: «Пошлите меня, я проползу, как уж, и разведаю подходы!»
Словно прочитав его мысли, командир задумчиво заметил:
— Конечно, один-два человека могут подползти к колючей проволоке. Скажем, Ваня наш или ещё кто. Ну, посмотрят, ну, расскажут нам, как выглядят фашистские асы вблизи. А толку? Заминировать полосу ведь не удастся…
Ваня не знал, что командование бригады пыталось найти помощников среди людей, которые работали на аэродроме, а то и заслать своего под видом обслуживающего персонала. Однако гестапо было начеку, и выполнить задуманный план не удалось. Кроме того, поджимало время: «рама» связала партизан по рукам и ногам, лишив их возможности действовать в полную силу. Ведь бригада практически находилась в кольце, и даже ночью трудно было выбраться из леса.
…Дотемна разведчики искали какую-нибудь «щёлку» в охране гитлеровцев. И не находили. Когда группа расположилась на невысоком пригорке, откуда весь аэродром был на виду, командир воскликнул:
— Есть! Есть план! Дадим мы фашистам жару!
Но больше он не произнёс ни слова. Приказал возвращаться, и всю дорогу до лагеря молчал. Едва ступили на территорию базы, отпустил партизан, а сам поспешил в штаб. Ваня не сомневался, что командир задумал что-то очень важное и серьёзное. Его волновал один вопрос: найдётся ли и ему, Ване Шкелеву, место в отряде, который отправится громить врага.
А разговор в штабной землянке происходил вот о чём.
— К аэродрому, как мы ни старались, подойти близко не удалось, — докладывал командир разведгруппы. — Мины, колючая проволока, пулемёты держат под обстрелом каждый метр земли. Ночью тем более не пробьёшься — «волчьи ямы», мины, прожекторы… И всё же решение есть!
Командир сделал паузу. Командиры сидели молча, не спешили с расспросами.
— Есть там одно местечко, пригорок. Аэродром как на ладони. Если незаметно подтянуть нашу артиллерию, можно бить прямой наводкой!
План был рискованный. Бригадные сорокапяти- и семидесятишестимиллиметровые пушки нужно было незаметно доставить на место, установить под самым носом у фашистов и открыть огонь. Не дав немцам опомниться, расстрелять самолёты, склады с боеприпасами и горючим и успеть скрыться.
— Успех операции зависит от быстроты и тщательной подготовки. Расчёт — на внезапность и дерзость, — подвёл итог короткому обсуждению командир бригады.
…Партизаны двинулись к аэродрому. Бесшумно катили хорошо смазанные орудия. Вскоре дождь ровно зашелестел в листьях.
Ваня шёл вместе с расчётом станкового пулемёта, куда его определили вторым номером.
В назначенное место вышли в темноте. Артиллеристы поспешили занять заранее указанные позиции. Маскировали орудия. Поудобнее укладывали снаряды. Взвод охранения изготавливал к бою пулемёты, беря на прицел огневые точки и казармы.
Работали молча, сосредоточенно. Ваня проверял патроны и в мыслях подгонял наступление утра. Больше всего ему хотелось увидеть, как вспыхнут ненавистные самолёты с чёрными крестами. Сколько раз, вжимаясь в землю, Ваня исподлобья вглядывался в небо, где кружили бомбардировщики. Свистели бомбы, и земля дрожала от взрывов…
— Ещё раз предупреждаю, — раздался голос командира отряда. — Стрелять лишь по сигналу красной ракеты!
Дождь утихал. В неясном предутреннем свете проявлялись самолёты, склады, казармы.
Красная ракета взлетела неожиданно и повисла в сером небе. И тут же воздух задрожал от пушечных выстрелов. У самого уха Вани загремел пулемёт. Ване некогда было даже взглянуть на аэродром — он следил, чтобы не заело ленту. Когда же ему удалось краем глаза увидеть поле боя, он с радостью обнаружил что тут и там на аэродроме пылали огромные костры.
Рвались боеприпасы. Немцы беспорядочно стреляли, но трассирующие пули пролетали высоко.
Когда взрыв всколыхнул воздух и невидимая сила смахнула Ваню с пригорка, раздалась команда:
— Всем уходить! Орудиям — сниматься с позиции! Взвод охранения — занять место в конце колонны!
…Ещё долго гул разрывов и эхо беспорядочной стрельбы доносилось до партизан, быстро удалявшихся от места боя. Охранение — там находился и Ваня Шкелев — было готово встретить преследователей. Но немцы так и не решились броситься вдогонку. Впрочем, нм было тогда не до этого. Неожиданный налёт партизан надолго вывел из строя аэродром.
— Теперь будут знать, как бомбить нас, — сказал Ваня отцу, который шагал рядом с ним.
— Будут, сынок, — сказал отец. — Не только это будут помнить — проклянут минуту, когда решились напасть на нашу страну…
…Никто уже не сказал бы, сколько дней и ночей продолжался этот бой. Не успевал он утихнуть в одном месте, как с новой силой вспыхивал в другом.
Каратели, как волки, шагали по неостывшим следам партизан. Много суток люди не ели горячего, не пили кипятку. Спали на ходу, падали в снег и с трудом поднимались. Кто терял последние силы, мог надеяться только на руку друга. Кончались патроны, и каждая граната была на вес золота. Февраль сорок третьего выморозил до дна даже никогда не замерзавшие прежде болота. Вторая клетнянская бригада из последних сил отбивалась от врага.
Лунные, морозные ночи были наполнены тревожным ожиданием. Разведчики возвращались с невесёлыми сведениями: бригада в кольце, и кольцо с каждым днём и часом стягивалось туже и туже.
— Ты, Ванюша, держись середины колонны, — сказал отец, когда объявили короткий привал. — Оно надёжнее так…
Ваня с жалостью посмотрел на отца. Щёки у него были отморожены, почернели, глаза горели каким- то нездоровым огнём, пальцы едва держали автомат. Время от времени отец загребал рукой пригоршню снега и запихивал его в рот. Губы кровоточили, а от снега лопались ещё сильнее.
Ване тоже хотелось пить, а ещё больше — есть.
— В середине колонны должны быть раненые, — ответил Ваня. — А я здоров.
— Эх, сынок, нелёгкая тебе досталась доля, — с трудом говорил отец. Он сидел прямо на снегу, откинувшись спиной на вековой дуб.
— Ничего фашисты с нами не сделают, — сказал Ваня. — Вот посмотришь! Шкелев-старший попытался было улыбнуться, но кровоточащие губы причинили ему такую боль, что лицо невольно искривила болезненная гримаса.
— А знаешь, Ваня, наверное, ты прав, — продолжал, чуть приободрившись, отец. — Сколько на нашу молодую республику бед наваливалось, сколько раз предрекали нам конец… А мы только сильнее становимся после всех испытаний. У меня ведь это — третья война: сначала первая империалистическая, потом гражданская. Теперь с фашистами нужно рассчитаться…
У Вани от голода кружилась голова, и порою его охватывало такое чувство, словно он вот-вот взлетит над землёй.
