форма боя, в которой, однако, каждый отдельный момент преемственно связан с чем-то традиционным, имевшимся в наличности19.
Даже тогда, когда дисциплина была восстановлена и армия снова получила более твердые формы, не было введено нового систематизированного порядка. Наполеон не дал нового строения устава, и французская армия вплоть до 1831 г. продолжала обучаться по уставу 1791 г. Следовательно, в области тактики не только революция непосредственно была связана с традицией, но и в дальнейшем развитии вновь воспринимались такие традиционные моменты, которые успели уже утратиться. Особенно это относится к дисциплине. Генералы, сделавшие карьеру во время революции, были почти все (за исключением главным образом Моро) уже до революции солдатами, большей частью - молодыми лейтенантами, как например Бонапарт, и убеждение, что плодом муштры является дисциплина и что боеспособность войска покоится на дисциплине, сохранилось в их умах сквозь все смуты и беды революции. Как только новые генералы снова взяли в свои руки армию, они усердно и строго стали работать в этом направлении. Тотчас после заключения мира 1797 г. Наполеон отдал приказ, чтобы офицеры изучали уставы, чтобы по утрам производилось одиночное учение, по вечерам - батальонное, а два раза в неделю - полковое. Сам он лично усердно производил инспекторские смотры, 'как настоящий, казарменный фронтовик' (Kasernen-Troupier)20. Как только он овладел властью, он разрешил зачислять рекрутов в полки не раньше, чем они будут внешне вымуштрованы, и притом приучены внутренне к военным порядкам21.
Оригинальное свидетельство о том, как в новой французской армии происходило смешение новизны и старины, милитаризма и национального духа, представляет приказ Наполеона о постановке в строй негров. Когда в Египте, отрезанный от родины, он увидел, как его армия постепенно тает, он написал генералу Дезэ (Dezaix) 22 июня 1799 года: 'Гражданин генерал! я хотел бы купить от 2 000 до 3 000 негров в возрасте от 16 и старше и зачислить их приблизительно по 100 человек в каждый батальон'.
До тех пор пока стрелковый бой оставался приемом, необходимости, все время угрожала опасность, что его разовьют слишком широко и что у командующих не останется достаточно войск для производства конечного удара. Поэтому, когда снова водворился известный порядок, стали снова ограничивать стрелковый бой. Стали применять одновременно и попеременно, в зависимости от потребности, стрелковый бой, линейное построение и колонны. По этой причине коренное противоречие между старой и новой тактикой не так бросалось в глаза внешнему наблюдателю, как можно было бы полагать, и современники, в частности сами французы, едва отдавали себе отчет в происшедшей на их глазах перемене; при этом из многих показаний усматривается, как мало думали о систематической разработке новых форм. Для стрелкового боя, естественно, необходимо обучение солдата стрельбе; но в этом направлении делалось так мало, что начальник штаба Бонапарта Бертье, еще в 1800 г., за несколько дней до выступления в поход через Большой Сен-Бернар должен был издать приказ: 'С завтрашнего дня надлежит заставлять всех новобранцев ежедневно делать несколько выстрелов; их следует обучить тому, как прикладывать ружье, чтобы нацелиться, и как, наконец, надо заряжать ружье'. В том же году вышла в Германии уже упомянутая нами превосходная книга Гойера 'Geschichte der Kriegskunst'. В ней автор ставит вопрос: 'Приобрело ли что-либо, в смысле своего развития, военное искусство за эту войну (с 1792 г.)?' На этот вопрос, полагает автор, невозможно ответить безоговорочно ни да, ни нет. Далее идет перечисление: более разностороннее использование артиллерии, удачное применение стрелков в горной войне, применение воздушных шаров для рекогносцировки: 'На основании всего этого можно, правда, утверждать, что военное искусство развилось за эту войну, как, впрочем, за всякую войну вообще, но что коренному перевороту тактика не подверглась'. В одном месте (II, 958) он говорит о стрелковом бое в Вандее. Колонны представляются ему просто беспорядочными толпами, что с внешней точки зрения и верно. 'Ни в одну войну, - говорит он (стр. 1017), - не было так часто применено искусство полевой фортификации, как в настоящую'. Опять в другом месте (т. I, Предисловие) он говорит об усовершенствованиях ружья, о более сильно действующем порохе, об изобретенном оптическом телеграфе. Наконец (стр. 886), он говорит, что победы одерживали те революционные генералы, которые разыскали выбранные прежними французскими генералами в пограничных местностях и зарисованные в военном министерстве позиции и которые умели читать карты и ими пользоваться.
Мы, обозревающие эволюцию в ее последовательном ходе, видим военно- историческое значение революционных войн не в усовершенствовании пороха и ружей; происшедшие за это время изменения в этом отношении представляются нам столь ничтожными, что мы даже говорим, что войны Фридриха и Наполеона велись одними и теми же ружьями. А то, что тогда достигалось при помощи наблюдения с воздушного шара, представляется нам не больше как курьезом. Никто из нас не видит в применении полевых окопов существенного признака революционных войн и не приписывает победы революционных генералов тому, что они сумели высмотреть на картах позиции, открытые прежними французскими генералами. Единственным решающим для нас моментом является новая организация армии, сперва породившая новую тактику, из которой затем должна была расцвести и новая стратегия. Гойер, этот умный, образованный наблюдатель-специалист, усматривает новую тактику лишь в горной войне и в Вандее, а о новой стратегии он даже не подозревает.
Когда начала приближаться война с коалицией, французы предложили пост главнокомандующего герцогу Фердинанду Брауншвейгскому, тому самому, который затем командовал против них во главе армии коалиции и был разбит в 1806 г. под Ауэрштедтом. Фридрих Великий так высоко ценил храброго принца и осыпал его такими похвалами, что его почитали за величайшего из оставшихся в живых полководцев. Так некогда готы предложили полководцу своих противников, Велизарию, корону22, и подобно тому, как этот наивный план готов служит нам доказательством, что их военное дело было совершенно чуждо всякой политической мысли, так можно использовать и эту идею французов, как свидетельство того, что они даже не подозревали, что их революция готова была открыть совершенно новую эпоху в военном деле.
При новой форме боя потери были гораздо меньшие, чем при линейной тактике, когда сомкнутые части попадали в сферу картечного огня или когда они взаимно осыпали друг друга своими залпами. Это уже было отмечено современниками. Шарнхорст, рецензируя в 1802 г. одну французскую книгу, доказывал23, что во время революционных войн было мало убитых среди старших генералов. Совершенно иное видим мы в прусской армии во время Семилетней войны. В первые же годы эта весьма небольшая армия потеряла обоих своих фельдмаршалов Шверина и Кейта, кроме того, еще Винтерфельда и других наиболее известных и старейших генералов. Но и в каждом отдельном сражении этой войны (например, под Прагой, Цорндорфом, Кунерсдорфом, Торгау) пало больше людей, чем в течение целой кампании революционной войны (т.е. больше чем в 4-10 сражениях), не исключая даже итальянской кампании Бонапарта.
Также в 1813 г., насколько я припоминаю, сам Шарнхорст был единственным прусским генералом, который был убит. В общем же в течение наполеоновских войн потери снова очень возросли24.
Старые державы видели в новых боевых приемах французов не что иное, как вырождение, сознательно их отвергали. Австрийский фельдмаршал-лейтенант и генерал-квартирмейстер Мак составил в октябре 1796 г., следовательно, тогда, когда Бонапарт одержал свои победы в Италии, а Журдан и Моро оказались вынужденными снова отступить из Германии, - памятную записку, в которой он излагает преимущества старых форм боя. Во Фландрии, где сильно пересеченная местность не дает возможности вести атаку сомкнутым строем, австрийская армия тоже приучилась к наступлению рассыпным строем. Даже без особого распоряжения пехотная атака вырождается в него, как только в пылу сражения исчезает первоначальный порядок. 'Однако против этого злоупотребления следует бороться, ибо оно ослабляет напор атаки, может при неожиданном сопротивлении неприятеля вырывать из рук первоначально достигнутый успех, а в случае появления некоторого количества неприятельской кавалерии приводит к неизбежной гибели рассеянных, опьяненных победой войск... Регулярную, выровненную, стойкую пехоту, когда она храбро наступает сомкнутым строем полным шагом (in gestreckten Schritten) под прикрытием огня своей артиллерии не могут задержать рассыпавшиеся застрельщики; поэтому она не должна уделять внимания последним и не должна задерживаться ни ведением стрелкового боя, ни открытием огня частями, а должна поскорее добраться и взять за горло противника, все время поддерживая самый строгий порядок в своем построении... этот метод поистине более всего сберегает людей; вся эта пальба и выделение застрельщиков влекут за собою потери и не приводят к решительному исходу'.
Таких же взглядов, естественно, держались и в Пруссии. Весьма наглядно отражен подобный ход
