Русь Летописная

семь часов: казна была вся опечатана, и новые чиновники прибавились к тем, кто уже служил этой семье. Двенадцать тысяч стрельцов и военачальников образовали отряд для охраны стен великого города Москвы; стража была дана и мне для охраны Английского подворья. Посол, сэр Джером Баус, дрожал, ежечасно ожидая смерти и конфискации имущества; его ворота, окна и слуги были заперты, он был лишен всего того изобилия, которое ему доставалось ранее. Борис Федорович — теперь лорд-правитель; и три других главных боярина вместе с ним составили правительство, по воле старого царя: князь Иван Мстиславский, князь Иван Васильевич Шуйский и Микита Романович. Они начали управлять и распоряжаться всеми делами, потребовали отовсюду описи всех богатств, золота, серебра, драгоценностей, произвели осмотр всех приказов и книг годового дохода; были сменены казначеи, советники и служители во всех судах, так же как и все воеводы, начальники и гарнизоны в местах особо опасных. В крепостях, городах и поселках, особо значительных, были посажены верные люди от этой семьи; и таким же образом было сменено окружение царицы — его сестры. Этими мерами он [Борис Годунов] значительно упрочил свою силу и безопасность. Велика была его наблюдательность, которая помогла ему быть прославляемым, почитаемым, уважаемым и грозным для его людей, он поддерживал эти чувства своим умелым поведением, так как был вежлив, приветлив и проявлял любовь как к князьям и боярству, так и к людям всех других сословий».

Ко дню кончины царю Ивану Васильевичу Грозному шел всего лишь 54-й год, хотя на дошедших прижизненных портретах выглядел он глубоким стариком (рис. 137). Сохранился и словесный портрет царя Ивана — на основании свидетельств очевидцев его дал князь Семен Иванович Шаховской в собственноручно написанной «Летописной книге»:

Рис. 137. Иван Грозный. Прижизненный портрет

«Царь Иван лицом был некрасив, очи имел серые, длинный крючковатый нос; ростом высок был, сухопар, плечи поднятые, имел грудь широкую, руки крепкие. Был мужем великого разума, в премудростях книжных искусен, весьма красноречив, в бою смел и своему отечеству заступник. С подданными своими, порученными ему от Бога, был он очень жесток, в кровопролитии и казни решителен и неумолим. Множество людей от мала и до велика в царствование свое истребил, многие города свои разграбил, многих священноначальников заточил и смерти жестокой предал, и разное другое сотворял с подданными своими, и многих женщин и девиц блудом осквернил. Тот же царь Иван и много хорошего сделал. К воинам своим был весьма благосклонен и все, что требовалось для них, из казны своей щедро раздавал. Таков был царь Иван».

История все расставила по своим местам. Как бы ни кляли царя Ивана прошлые и нынешние историки и в каких бы смертных грехах его ни обвиняли — они не в силах отрицать: величие России, ее авторитет для остального мира, ее стратегическая мощь во многом утвердились и окончательно укрепились именно в эпоху Ивана Грозного. Его наиболее дальновидным последователям, таким, как Петр I и Екатерина II, осталось добавить лишь несколько дополнительных штрихов к тому великому геополитическому полотну, которое именуется Россией.

Подлинно великие историки (а также политики и писатели) всегда осознавали истинное значение мощной и противоречивой фигуры Ивана IV для последующих судеб Отечества. Их точку зрения во многом сумел выразить Н.М. Карамзин, не пожалевший черной краски, чтобы во всех отвратительных подробностях показать мерзкие деяния Ивана Грозного, и вместе с тем завершивший 9-й том «Истории Государства Российского», посвященный царствованию предпоследнего представителя династии Рюриковичей, следующими провидческими словами:

«В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех царств могольских [так!]: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования; отвергнул или забыл название мучителя, данное ему современниками, и по темным слухам о жестокости Иоанновой доныне именует его только Грозным, но различая внука с дедом, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну. История злопамятнее народа!»

* * *

Историки разного калибра вылили на Ивана Грозного столько грязи, сколько не выливали, пожалуй, на всех остальных Рюриковичей вместе взятых. И что же? Как уже отмечалось, в обыденном сознании мощная и колоритная фигура грозного царя нисколько не померкла. В представлении последующих поколений она стала такой же эпической, как былинные князья и богатыри.

Нелишне отметить также, что наши представления о царе Иване IV в последние полстолетия формировались под воздействием не только летописных первоисточников и многочисленных научных или околонаучных исследований, но также и художественного фильма Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный». Его влияние на массовое сознание в психологическом ключе сравнимо разве что с ошеломляющим впечатлением, которое производило на зрителей — особенно первоначально — полотно Ильи Репина «Иван Грозный убивает своего сына» (так оно прозвано в обиходе).

Хорошо это или плохо? Правильно или неправильно? Думается, что применительно к данному конкретному случаю — совсем даже неплохо. Сергей Эйзенштейн (1898–1948) создал монументальное кинополотно, равного которому ранее мировой кинематограф не знал (и по сей день не знает). Здесь все гармонично: прекрасный, продуманный сценарий, гениальная режиссура; классический, хрестоматийный монтаж; великолепный актерский ансамбль и неповторимая музыка Сергея Прокофьева. По мнению всех без исключения кинокритиков и авторитетных жюри, творение Эйзенштейна входит в число десяти лучших фильмов всех времен и народов, нередко открывая этот список.[26]

Фильм никогда бы не стал шедевром, если бы в нем отсутствовали правдивые исторические образы. Автор фильма — не просто выдающийся кинорежиссер, но и один из самых эрудированных людей своего времени. Прежде чем приступить к написанию сценария, а затем и постановке фильма о царе Иване, он изучил все летописные своды и необозримый океан прочей литературы. В итоге была создана добротная научно-художественная фактура, которая объективно отражала роль жестокой и трагической личности царя и государя всея Руси как радетеля Отечества. Здесь — в противовес обывательским и псевдонаучным стереотипам — успешно преодолен барьер очернительства и отброшен ярлык «кровавого деспота» (приклеенный в основном иностранными злопыхателями).

Судьба великого фильма сложилась трагично. Первая серия, снятая в тяжелейших условиях эвакуации (работа началась в апреле 1943 года; фильм вышел на экраны в январе 1945 года), вызвала — несмотря на трудности проката в военное время — всеобщий восторг и получила Сталинскую премию 1-й степени. Вторая серия была отснята ударными темпами, но ее постигла печальная участь. Просмотрев готовый материал, Сталин произнес только одно слово: «Смыть!» После смертельного приговора вождя фильм на целых двенадцать лет был запрещен к показу и вышел на экраны уже после осуждения «культа личности». Работа над третьей серией была тотчас же прекращена; успели отснять только несколько эпизодов, из коих сохранился, по меньшей мере, один — допрос немецкого опричника и лазутчика Генриха Штадена. Однако полный киносценарий был издан ранее, и сегодня нетрудно проникнуть в общий замысел всего фильма. Сохранилась и подробная раскадровка третьей серии, сделанная самим Эйзенштейном, который был отменным рисовальщиком. Безусловно, впечатляет финал трилогии: царь Иван на берегу Балтийского моря — его заветной мечты и, быть может, главной цели всей его жизни (рис. 138). Данная