Русь Летописная

Отголоски других представлений о божествах, общие для кельтов и славян, сохранились до наших дней. Среди них целый пласт сказаний об оборотничестве: наиболее колоритные образы богов-оборотней были как раз присущи кельтской мифологии.

В русском фольклоре к древним общеиндоевропейским истокам восходят, к примеру, все до боли знакомые сюжетные повороты типа «ударился о землю и обернулся: соколом, волком, туром, горностаем, щукой или муравьем». Причем конкретное животное здесь необязательно должно обозначать живую птицу, зверя, рыбу, насекомое — речь может идти и о родовом тотеме. Особенно широко были распространены, вплоть до недавнего времени, суеверия о превращениях людей в волков, по-славянски — в волкодлаков. Подобные мифы были известны и у кельтов. Древнейшее свидетельство о волках-оборотнях есть у Геродота, который упоминал, что невры — предположительно предки славян — почитались у греков и скифов чародеями, умеющими раз в году — как правило зимой — на несколько дней обращаться в волков. Такое же поверье еще в XIX веке существовало у поляков, сербов и русских, которые считали что волки-оборотни особенно опасны в период Святок, посреди зимы. Смешавшись с толпой ряженых, они принимают вид парней и девушек, скоморохов и проникают таким образом в любой дом. Волкодлаки также подкрадываются к гадающим девушкам и также заедают их насмерть. Оборотни задают девушкам на Святки трудные задачи во время святочных игр, о судьбе тех, кто их не разгадает, ничего не известно.

В Древней Руси, по данным Кормчей книги, люди думали, что волкодлаки, обернувшись тучами, закрывали луну и солнце («влъкодлаци лоуну изъедоша или слънце»). Способностью превращаться в волков наделялись многие эпические герои: легендарный князь Всеслав, историческим прототипом которого был князь Полоцкий (XI век); былинный Волх Всеславьевич (Вольга); сербский Змей Огненный Волк и др. На этой мифологической основе в средневековой Европе даже существовал особый вид умопомешательства — ликантропия: больные этой болезнью воображали себя волками. По мнению А.Н. Афанасьева, «волкодлак» состоит из слов: «волк» и «длака» — шерсть, руно, клок волос. Человека- волкодлака можно было узнать по шерсти, растущей у него под языком. Рассказы о волкодлаках распространены преимущественно в центральных и южных районах России, для Русского Севера этот образ не типичен.

Невольный волкодлак — человек, по злобе колдуна превращенный в волка на определенный срок или до тех пор, пока чародей не пожелает вернуть своей жертве прежний облик, — часто бродит возле родного дома, не боясь людей, заглядывает им в глаза. Брошенный кусок мяса такой волкодлак не берет, но с жадностью ест хлеб. Колдуны иногда обращают в волков целые свадебные поезда, набрасывая на людей волчьи шкуры или опоясывая их наговоренными мочалами или ремнями. Рассказывают, что однажды во время охотничьей облавы убили трех волков, а когда стали снимать с них шкуры, то под первой нашли жениха, под второй — невесту в венчальном уборе, под третьей — музыканта со скрипкою. Если волкодлак обращен с помощью пояса, которым колдуну удалось обвязать человека на свадьбе, то он вернет себе человеческий облик не раньше, чем изотрется и лопнет чародейный пояс.

Для защиты от волкодлаков в народе использовались разные средства. Чтобы ночью волкодлак не заел спящего, рекомендовали расстегивать ворот рубахи, крестить подушку и класть возле нее евангелие, Часовник или другую книгу духовного содержания; трижды перекрестить постель. Женщины не снимали головного убора (чепца, повойника), а девушки на ночь повязывали платок. И т. д.

У кельтских племен оборотничество как магическое превращение было свойственно прежде всего особой касте языческих жрецов друидов, обладавших и другими необычными способностями: например, управлением погодой, не говоря уже о предсказании будущего. О былой этнолингвистической индоевропейской и славяно-кельтской общности, что была недавней реальностью свидетельствуют и имена друидов, которые сохранил Гай Юлий Цезарь в «Записках о галльской войне»: в именах Думнориг и Дивитак явственно слышатся знакомые корни «дум» и «див». Не оставляют сомнения и другие кельтские слова — имена, этнонимы, топонимы, гидронимы (все они взяты из «Записок» Цезаря): племена — амбарры, белловаки, бои, леваки, неметы, рутены (русены), туроны, убии; имена — Домнак, Дуратий; города — Коса, Лисс, Нева, Турии; реки — Дубис, Пад, Родан и др.

Одним из самых знаменитых чародеев был британский кельт Мерлин, известный по средневековым сказаниям о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. По легендам, он — сын злокозненного ночного демона-инкуба, по историческим хроникам — реальное лицо древней британской истории. Наставник и покровитель короля Артура с самого момента его рождения, участник многих событий артуровского цикла (рис. 43), седобородый старец Мерлин обладал даром оборотничества и, подобно своей антагонистке — волшебнице Моргане, мог превращаться в кого хотел: и в златокудрого мальчика, и в златорогого оленя.

Рис. 43. Мерлин защищает Артура от Черного Рыцаря. Художник Леонид Фейнберг

Всякое оборотничество — это в конечном счете материальное проявление более общих закономерностей, получивших в истории мировой культуры название метемпсихоза, то есть «переселения душ». Данное учение, по существу, является самой первой философией человечества. Наибольшее распространение оно получило в Древнем Египте и в Древней Индии. Но его корни, вне всякого сомнения, уходят в еще большие исторические глубины — к тем временам, когда этносы, языки, идеология и культура еще не были расчленены.

Похоже, что родиной учения о переселении душ являлась Гиперборея. Как известно, в европейской традиции сторонником и пропагандистом учения метемпсихоза был Пифагор. При этом, по сообщению ряда античных авторов, он овладел азами данного учения именно в Гиперборее. Оттуда, из арктической прародины, вынесли философию метемпсихоза и древние кельты — представление о переселении душ лежало в основе их мировоззрения и религиозных верований. И хотелось бы думать, что бессмертные строки «Мабиногиона» и сегодня доносят до нас дыхание древних воззрений наших гиперборейских прапредков (естественно, с учетом поправок и дополнений кельтских бардов):

Множество форм я сменил, пока не обрел свободу;
Я был острием меча — поистине это было;
Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом;
Я был книгой и буквой заглавною в этой книге;
Я фонарем светил, разгоняя ночную темень;
Я простирался мостом над течением рек могучих;
Орлем я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море;
Был пузырьком в бочке пива, был водою ручья;
Был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим;
Девять лет я был струною арфы, год был морскою пеной;
Я был языком огня и бревном, в том огне горевшим…

(Перевод В.В. Эрлихмана)

* * *

Память о киммерийских временах и киммерийских корнях русского народа не исчезла бесследно. Ноосфера периодически напоминает о заложенной в ней информации. Свидетельство тому — впечатляющий цикл «киммерийских стихов», созданных в начале века замечательным русским поэтом Максимилианом Волошиным. В первом из них — «Полынь» — творческая интуиция пробуждает память об эпохе матриархата: