этой войны и ее последствий нашли свое отражение уже на страницах «Повести временных лет», где рассказывается о последующем изгнании варягов «за море».
Любопытно и загадочно сообщение о столице Биармии, куда бежал Буривой. Она носит то же название, что и вся страна и располагалась на острове в неприступной крепости. Что это за остров, в каком море или озере он находится, какие следы далекого и великого прошлого сохранились там по сей день — про то можно лишь догадываться. Татищев считал, что упомянутым местом, где скрывался Буривой, можно считать остров между двумя рукавами реки Вуокса, впадающей в Ладожское озеро: здесь, согласно летописям, еще в конце XIII века была построена русская крепость Корела, переименованная захватившими ее впоследствии шведами в Кексгольм, которые переиначили таким макаром карелофинский топоним
Более чем вероятно, что на месте древней столицы Биармии впоследствии воздвигли другую крепость или даже монастырь. Такова вообще традиция — воздвигать рукотворную твердыню на месте поверженной святыни прошлого — тем более что речь, как правило, идет об энергоемких, биогенных и пассионаротворных местах, определенных самой природой и избранной людьми для укрепления, преображения и торжества своего духа. К подобным сакральным точкам северо-западной Руси традиционно относятся две российские святыни — остров Валаам и Соловецкие острова. Всемирно знаменитые монастыри появились здесь только в последнее тысячелетие: Валаамский — по разным данным — не ранее XI и не позже XIV века (но мы помним, что еще в I веке остров посетил и благословил апостол Андрей Первозванный); Соловецкий же был основан в 20–30 годы XV века. А сколько тысячелетий перед тем привлекали людей сии островные «чудеса света»? И какие сооружения воздвигались здесь нашими далекими пращурами, чьи корни уходят в глубины индоевропейской и общемировой культуры? Возможно, именно на обломках былой истории (и из обломков древних стен — в прямом смысле) были построены первоначально и Валаамский, и Соловецкий монастыри. Так ли это или не так — предстоит определить будущим исследователям, и останки столицы Биармии еще ждут своих первооткрывателей.
Наконец, Иоакимовская летопись переходит к развернутому освещению истории приглашения варяго-русов, где решающую роль сыграл уже упоминавшийся новгородский старейшина (воевода) Гостомысл. Историки XIX века, начиная с Карамзина, приклеившего последнему представителю Новгородской династии ярлык «мнимый», не слишком жаловали его своим ученым вниманием, считая личностью фольклорной, которой нет места в истории, построенной в соответствии с собственными субъективными представлениями.
В дальнейшем эта странная позиция была закреплена. Советские историки Гостомысла всерьез не принимали и почти не упоминали. Этого имени не найти ни в Большой советской энциклопедии, ни в более объективной (по крайней мере претендующей на большую объективность) 5-томной энциклопедии «Отечественная история», начавшей выходить на волне «перестройки» (а между тем знаменитый и до сих пор во многом непревзойденный многотомный Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона содержал обстоятельную и некарикатурную статью о Гостомысле). Позиция историков непонятна и неоправдана (пускай она и остается на их совести!), каких-либо заслуживающих внимания аргументов у них попросту нет (а потому они вообще не удосуживаются их приводить). Между тем Гостомысл — лицо не фольклорное, а абсолютно историческое: начиная с XV века он упоминается в летописях (например, в Софийских, а также в Рогожском летописце), не говоря уже о последующих. Вполне объяснимо, почему крамольное имя было вычеркнуто (вычищено) из более ранних летописных источников — он не вписывался в канонизированную и политизированную историю династии Рюриковичей.
Переписывать историю или подстраивать ее под свое субъективное мнение — дело безнадежное и неблагодарное. Не лучше ли беспристрастно анализировать имеющиеся факты? В изобилии их как раз и предоставляет Иоакимовская летопись. История «призвания варягов» изложена здесь не столь упрощенно, как у Нестора, не обладавшего, как бы теперь выразились, всей полнотой информации. По Иоакиму (и соответственно — по Татищеву), Гостомысл — сын Буривоя (возможно, это даже не имя, а прозвище неистового новгородского князя, данное за его необузданный характер) — быстро смекнул, что худой мир с варягами лучше хорошей войны, и вновь наладил с ними нормальные отношения. Тут впервые в русской историографии появляется формулировка, ставшая, начиная с Ивана Калиты, чуть ли не афоризмом: «И бысть тишина по всей земли…»
У Гостомысла было четыре сына и три дочери. Но сыновья поумирали — кто своей смертью, кто пал в бою. Дочери вышли замуж за соседних князей (варягов). Одной из них — Умиле — и суждено было не дать угаснуть древнему роду и «дати ему наследие от ложеси его». На сей счет Гостомыслу было чудесное видение во сне (явный контакт с ноосферой!): из чрева Умилы вырастает великое древо и укрывает своей огромной кроной с плодами Новгород.[17] Чувствуя приближение смерти (рис. 94), Гостомысл повелел новгородцам не помнить старого зла и пригласить на княжение в Великий град достойнейшего из варягов, сына Умилы, и сделать верховным правителем. Так на берегах Волхова появился Рюрик с братьями Синеусом и Трувором.
Рис. 94. Кончина Гостомысла. 860 год (из иллюстрированной «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина)
Далее Иоакимовская летопись сообщает нечто совсем неожиданное: вообще-то, Рюрик давно был женат, и жен у него было несколько. А паче других любил урманку Ефанду («урманка» можно перевести и как «мурманка», то есть уроженица Мурманской земли, где наверняка также жили варяги, или же как «норманнка», то есть «норвежка»; лично я склоняюсь к первой трактовке). Именно Ефанда и родила того самого Игоря (Старого), коему суждено было продолжить династию Рюриковичей.
Татищев попытался разобраться в запутанных и невнятных сведениях, почерпнутых в Иоакимовской летописи. Он высказал предположение, что легендарный Вадим, предводитель антирюриковского восстания в Новгороде (об этом на основе утраченных источников рассказывается только в одной — Никоновской — летописи), был внуком новгородского старейшины (от одной из безымянных дочерей) и, следовательно, двоюродным братом Рюрика. Одним словом, Рюрик вовсе не был лицом невесть откуда взявшимся: в Новгороде его давно и хорошо знали.
Не приходится сомневаться, что родословное древо Рюрика первоначально выглядело вовсе не так, как оно представлялось спустя тысячелетие. Нетрудно предположить: раз у основателя первой российской великокняжеской и царской династии было много жен, то, следовательно, было и немало детей (во всяком случае не один Игорь, как это следует из подчищенной и «исправленной» «Повести временных лет» или официальной истории). Сказанное подтверждает и один из немногих подлинных документов, сохранившихся в составе Несторовой летописи, — уже цитированный договор Игоря с византийцами. Последующие «редакторы» сплоховали и не обратили внимания на перечень имен: по поводу двух — Слуды и Акуна, присутствовавших при подписании договора в Царьграде, сказано, что они являются племянниками Игоря, то есть детьми его брата (братьев) или сестры (сестер). Участие в дипломатической миссии свидетельствует о достаточно высоком и прочном месте Игоревых племянников (и Рюриковых внуков) при великокняжеском дворе. К сожалению, ничего не известно об их дальнейшей судьбе, а также о судьбе их потомков (если ветвь вскоре не прервалась).
Следующее важнейшее событие русской истории, последовавшее за летописным рассказом о «призвании князей», связано с созданием Рюриком первого очага российской государственности. Здесь вновь нас ожидает полная разноголосица летописцев и нестыковка сообщаемых ими фактов. В первую очередь это касается вопроса о первой Рюриковой столице. Сколь вольно и беззастенчиво обращались с летописными текстами последующие редакторы и переписчики, видно хотя бы по одной-единственной, но принципиально важной фразе, касающейся распределения русских земель после призвания князей. Во всех современных переводах «Повести временных лет», в хрестоматиях, научных компиляциях и учебниках говорится, что после прибытия на Русь Рюрик стал княжить в Новгороде, Синеус — на Белоозере, а Трувор — в Изборске. В действительности же в наиболее древних и авторитетных летописях про Рюрика сказано
