Само создание славянской письменности совпало (не знаковое ли совпадение!) с появлением на Ладоге и в Новгороде Рюрика с братьями. Разница же — не во времени, а в пространстве: русские варяги объявились на северо-западе, а византийскй грек Кирилл (в миру Константин) начал свою миссионерскую деятельность на юге. Ориентировочно в 860–861 годах он отправился проповедовать в Хазарский каганат, под властью которого в то время находилось большинство русских племен, а по окончании миссии удалился в малоазийский монастырь, где и разработал славянскую азбуку. Произошло это, скорее всего, в том же самом 862 году, когда в русской летописи зафиксировано пресловутое призвание князей. Просто мистика какая-то!
862 год не может подвергаться сомнению, ибо именно тогда Кирилл и Мефодий отправились в Моравию, уже имея на руках разработанную азбуку. В дальнейшем славянская письменность распространилась на Болгарию, Сербию и Русь. На это ушло почти четверть века. Какими путями и темпами это происходило на Руси — остается только догадываться. Но для повсеместного утверждения новой письменности одного «самотека», разумеется, было недостаточно. Требовалось государственное решение и воля авторитетного правителя. По счастию, такой правитель на Руси к тому времени уже был, и воли ему было не занимать. А потому отдадим должное князю Олегу за его воистину вещее решение.
Смерть Олега (рис. 96) окутана такой же непроницаемой тайной, как и его жизнь. Легенда о «гробовой змее», вдохновившая Пушкина на хрестоматийную балладу, — лишь часть этой загадки. В отношении смертельного ккуса змеи давно уже высказывалось сомнение — в Приднепровье нет таких змей, чей укус в ногу мог бы привести к смерти. Чтобы человек умер, гадюка должна укусить по меньшей мере в шею и прямо в сонную артерию. (Несмотря на кажущуюся маловероятность такого укуса, в «гадючных местах» постоянно фиксируются именно такие смертельные исходы среди тех, кто необдуманно ложится на свежескошенную траву или в копны собранного сена.) «Ну, хорошо, — скажет иной читатель с богатым воображением. — Те, кто замыслил изощренное убийство князя, могли специально приобрести какого- нибудь заморского аспида и заранее спрятать его в черепе любимого Олегова коня». Но загадка смерти князя заключается совсем в другом. Дело в том, что в Новгородской Первой летописи младшего извода история смерти Вещего Олега излагается иначе. Чтобы не быть голословным, процитирую данный фрагмент полностью:
Рис. 96. Смерть Олега. Художник Надежда Антипова
В этих трех строчках — целый букет невероятных загадок. Оказывается, умер князь Олег в Ладоге по дороге в Новгород. Напомним, Старая Ладога — первая столица Рюриковичей, и именно здесь похоронили Олега, коему Рюриковичи обязаны укреплением собственной власти и распространением ее на другие русские земли. Здесь же и его могила, которую, кстати, экскурсоводы показывают немногочисленным туристам и поныне (правда, археологические раскопки на сем месте не производились, и сама «могила» носит, скорее, символический характер). Далее: новгородский летописец не отрицает смерти Олега от укуса змеи, но делает важное уточнение, которого нет у Нестора: змея укусила («уклюнула») Олега не на днепровском или волховском берегу, а «за морем»! Действительно, «за морем» — но только не Балтийским (Варяжским) или Белым — есть немало змей (не чета нашим гадюкам), от укуса которых можно скончаться на месте. В Новгородской летописи, однако, сказано, что после укуса Олег «разболелся». Если совместить Несторову летопись с Новгородской, то получится: князя привезли из-за моря смертельно больным, и он пожелал умереть на родине.
В таком случае возникает вопрос: за каким таким далеким и теплым морем пребывал князь Олег и что он вообще там делал? В общем-то, на сей счет гадать особенно не приходится: путь «из варяг в греки» был проложен давно, и шел он через Черное море в Византию. Олег не раз осаждал Царьград, над воротами которого был прибит щит князя (рис. 97), здесь он подписал (и именно в год смерти) и знаменитый договор с греками. Так не подпустили ли русскому князю хитроумные потомки Одиссея аспида вместе с текстом договора? Впрочем, излюбленным и хорошо апробированным орудием византийцев для расправы с неугодными был обыкновенный яд, который подсыпался в пищу или накапывался в вино. Ну а потом уже все можно было свалить и на аспида.
Рис. 97. Русские прибивают щиты на ворота побежденного Царьграда. Художник Федор Бруни
Но и на этом загадки Олеговой смерти не исчерпываются, ибо ее конкретные даты в Новгородской и Несторовой летописях абсолютно не совпадают. Разница — трудно поверить! — в целых десять лет: по Нестору Олег умер в лето 6420-е (912 год), а согласно Новгородскому летописцу — в лето 6430-е (922 год). Сколько же потрясающих событий наверняка вмещало это «потерянное десятилетие»! Так кому прикажете верить? Лично я верю Новгородской летописи и сейчас объясню почему. Первоначальный текст Несторовой летописи в месте, касающемся смерти Олега, сильно подпорчен. Он испорчен и во многих других местах, но именно здесь удается схватить позднейшего «правщика» за руку. Ибо мало ему было вырезать подчистую рассказ о 21 годе Олегова правления и подчистить остальные, так нет — после сообщения о гибели князя «от змеи» он вдруг вставляет обширный текст, не имеющий совершенно никакого отношения к русской истории. При жесточайшем дефиците пергамента, на котором писали летописцы, незваный редактор вдруг вставляет поучительную историю об Аполлонии Тианском, эллинском философе-неопифагорейце, жившем в I веке н. э.
Но ради чего, скажите на милость, русский читатель, вместо того чтобы узнать дополнительные подробности о княжении одного из блистательных правителей Древней Руси, должен знакомится с нравоучительной сентенцией об античном маге и чародее времен римского императора Домициана? С точки зрения доброхота, которому мы обязаны этой вставкой, резон укорить Олега историей Аполлония был, да еще какой. Многострадальный же читатель должен был для себя извлечь поучительный урок. Это нам с вами вроде бы без разницы. А с точки зрения христианского ортодокса, дополнившего летопись душеспасительной историей, он совершал богоугодное дело, порицая князя Олега за язычество и ведовство. В чем же тут дело?
Как установили специалисты-филологи, прозвище Олега — «вещий» — во времена Нестора отнюдь не означало «мудрый», а относилось исключительно к его склонности к
Легко «вычислить», отчего такая нелюбовь у «соавтора» Нестора именно к Олегу. Видимо, в утраченных статьях достаточно подробно говорилось не только о полководческой или управительской, но также и о его жреческой деятельности. Суровый и непреклонный волхв, облеченный властью, он, надо полагать, весьма нетерпимо относился к христианским миссионерам. Олег взял у них азбуку, но не принял учения. Как вообще относились в те времена к христианским проповедникам славяне-язычники, хорошо известно из западноевропейских хроник. Балтийские славяне до обращения их в христианство расправлялись с католическими миссионерами жесточайшим способом. Не приходится сомневаться, что
