запунцовел, но мгновением позже побелел. Он осторожно попятился к двери и сгинул из корчмы. Вдовушка со смесью отчаяния и благодарности покосилась на темный провал дверей и прошествовала дальше.
Лето едва успело отсчитать третий день, яркий и звонкий, как новенькая монета. Госпожа Фирн сменила поношенное теплое платье на чуть более свежее легкое, украшенное почти целым кружевом по краю ворота и на рукавах. Она прогуливалась в этот день как-то особенно упрямо, с достойной королевского гвардейца старательностью вытаптывая пятачок у южного торгового пирса.
Кок любовно изучил тесак, который постоянно носил за поясом и применял равно успешно к капусте и пиратам. Изучив в полированном широком лезвии свое отражение, могучий кормилец экипажа оттолкнул миску, вздохнул, сунул тесак за пояс и веско вынес приговор корчме:
— Травят тут людишек. Юго, ну ты-то меня понимаешь…
— Понимаю и тоже не ем, — отозвался Юго и скорбно скривился: — Но я пью.
— Да-а, за капитана, — напомнил себе кок тем тоном, каким заботливые мамаши убеждают детей скушать еще ложечку подгоревшей сопливой каши.
Юго приподнял кружку, поддерживая тост, и решительно выхлебал содержимое. До этого он выпил порцию морошкового морса мелкими глоточками, что портило настроение куда сильнее. Юго мысленно пожурил своего капитана, вздумавшего с королевской щедростью и столь же титулованным упрямством угостить всю команду дорогущим нагрокским напитком. Даже пригласил особенного повара из дворца какого-то богатого таврского графа. Повар потел, косился на моряков, икал, если кок хотя бы трогал свой тесак, — и старательно выжимал сок, смешивал его с чем положено и украшал кружки, словно это были бокалы и кубки на приеме знатных тэльров. Бочонок свежей морошки стоил куда дороже рома или джина, тем более в начале лета, и вдобавок ягода первосортная, доставленная с королевского склада, на дубовой бочке клеймо знаменитой нагрокской торговой династии — клыкастый кит, перекусывающий остров.
Графский повар вздохнул со стоном, дрожащей рукой потянулся к бокалу цветного стекла, без надежды на спасение глянул в проем двери. Впервые в жизни он готовил в корчме, на потребу морского сброда… И был потрясен до немоты. Не заказано ни капли пива, не выпито ни единой слезинки крепчайшего и добротнейшего джина. Хотя весь порт готов забыть вдовушку и с утра благоговеет перед суммой, затраченной капитаном на чудачества. Команда забавляется видом тщедушного дворцового повара и покорно хлебает морошковый сок. Моряки трезво, пусть несколько вымученно, улыбаются: юнге десять лет, он в первый раз в жизни допущен за стойку кабака. Чем его поить, как не соком? И как оставить на корабле, если у недоросля именины?
— …розовый жемчуг и в довесок сынуля посмуглее самого смуглого жителя юга Лозильо, — закончил очередной пересказ сплетни кабатчик, выныривая из низкой двери кухни и со стуком опуская на большой стол огромную сковороду. — Телятинка, извольте испробовать.
— Ха, было бы что пробовать! Ты всякий продукт изуродуешь скорее и ловчее, чем я — пирата, — расстроился кок, снова оглаживая тесак. — Крыса береговая.
— Строги вы, строги, — пожурил кабатчик без малейшего страха и умчался на кухню.
— Вам морс с мякотью, капитан? — дрожащим голосом спросил дворцовый повар у юнги, чуть кланяясь и, как было ему велено, наполняя соком бесценный фигурный стакан цветного стекла.
Пацан, произведенный поваром в столь высокое звание, пискнул от восторга, заморгал, вспыхнул мгновенной счастливой улыбкой, так же быстро нагнал на лицо серьезности и кивнул. Попробовал величаво облокотиться на стойку, но, увы, локоть пришлось задрать аж к самому уху. Юго хмыкнул и решительно поставил свою кружку. Прошел в дальний угол, невнятным ворчанием согнал пьяных завсегдатаев, успевших сгрудиться в сторонке и с лучших мест следить за тем, как гуляет самая странная команда на весь порт. Юго чуть поднатужился и все же выволок тяжеленную, мореного дуба скамью к самой стойке. Юнга снова восторженно пискнул. «Небось полагал скамью неподъемной», — с долей самодовольства прикинул Юго, рассматривая почти квадратное сечение сиденья, пережившего все запои и бои в неспокойной корчме.
Пацан взобрался на скамью, куда вольготнее облокотился на стойку, теперь сделавшуюся для него почти низкой.
— За здоровье капитана, разрази меня гром, — пискнул юнга.
— Ага, гром, — согласился кок, нежно наблюдая за пацаном на скамейке с высоты своего роста. — Уж как ты пирата оглушил… Серьезный ты человек.
Юнга сделался багровым, сморгнул и спрятался за стеклянным бокалом. Он конечно же гордился собой. И он имел полное право на эту гордость.
— И что такое-растакое вы везли-то, ежели к вам, бешеным, полезли? — осторожно проскрипели из угла.
— Золото короля Альбера, — буркнул кок, подмигнув юнге.
— Пустой груз, — солидно сообщил пацан, двигая пустой бокал в сторону повара. — Ни запаха от него в трюме, ни радости на душе. Одна морока.
— Золото? — охрипли в углу. — Цельный трюм?
— Семейная лепта рода Тэль-Коста в устройство выгодного союза Нагрока и Хнаффы, — зевнул капитан, поправляя кружевной манжет и рассматривая свежий шов на запястье. — Угораздило меня сесть на этого морского ежа, то есть принять груз… Впрочем, решения отца я с некоторых пор не оспариваю. — Капитан покривился в сторону телятины: — Юго, пока наш кок отдыхает, ну хоть ты не дай команде погибнуть голодной смертью.
— И что предпочтете сегодня — блюда из кухни Нагрока, Лозильо, здешние или что из особенного? — не стал упираться Юго.
— Из особенного, — встрял в разговор юнга. Облизнулся и добавил: — Поострее.
Юго хмыкнул, нарочито почтительно поклонился коку. Гигант бережно добыл тесак и на двух ладонях передал как знак высшей кухонной власти. Юго обхватил удобную рукоять и пошел к низкой двери, неодобрительно принюхиваясь к прогорклому маслу и несвежей рыбе. Он слышал, как капитан высыпал на ладонь золото, подозвал помощника и боцмана и втроем они зашептались, обсуждая закупку годного продукта.
— Много пиратов нашинковали? — хмыкнул корчмарь, отодвигаясь от плиты без всякого спора. — Надо ж, золото короны доверили не военному флоту, а вам.
— Мы быстрее, да и надежнее, — веско сообщил Юго, рассматривая зелень и брезгливо перебирая овощи. — У тебя есть хоть что-то не гнилое?
— Так весна почитай, — возмутился корчмарь. — Откуда бы? Я за золото капусту не беру, это вы с умом не дружны. Вот такая годна? Бери, чего уж там… Слушай, а ваш капитан что, ничуть не пьет крепкого?
— У всех свои причуды. Не пьет.
— А…
Тесак звонко прорубил разделочную доску вплотную к пальцам корчмаря. Тот подавился и побелел.
— Сплетен не возим, ни в трюме, ни в каютах, — веско сообщил Юго, смахнул обломки доски и потянул от стены новую. — Что за приметы у того южанина, по жемчугу должника?
— Так…
— Воды выпей и не пыхти. Имбирь у тебя есть?
— Так…
— Сам гляну. Эх, вот в краю, где я рос, совсем не было имбиря, прямо досадно. Ну ладно это, так там и хрена ни единого корешка. Горчица, шафран, куркума… — Юго блаженно прижмурился. — Иной раз перечислю, и радость греет: до чего велик мир.
Он прошел к коробам приправ и начал их рассматривать. Перевозка золота, чего уж там, дала изрядный доход. Но более неспокойного плавания не помнил никто в команде. Особенно трудно пришлось в ту ночь, когда из тумана навалились немыслимые среди моря, в глухой штиль, гости: три большие лодки облепили борта. Юго проснулся первым, почуяв смутное беспокойство. Нечто забытое, нездешнее, шевельнулось и проникло в сон. В первый миг он не поверил себе, а затем прыгнул в чем был к двери, нащупывая трофейный нагрокский топор. Сонный голос сирены разобрать по силам лишь оримэо, и то не всякому, но лишь умеющему противостоять звучанию. Юго заметил в себе такую способность еще на
