опасным каноническим новшеством, которое ставило под вопрос принцип апостольского преемства. Как бы глубоко они ни впали в богословские заблуждения – точнее, как бы далеко их взгляды ни отстояли от официальной линии, – монофизитские священники, несомненно, получили рукоположение от той же церкви и за их авторитетом стояла та же цепочка прославленных святых и епископов, что и за другими. Можно ли было отменить это положение вещей по указу имперской власти? И если да, то это означало бесповоротный разрыв между двумя сторонами. Протестующий епископ Стефан восклицал: «Увы, увы! Христианство разрушено! Постановления христианской церкви упразднены. Все правила и каноны церкви Божией унижены и попраны, их нарушают!»[421] Рукоположение Стефана было вполне каноничным, он служил епископом уже двадцать лет, а теперь он был «лишен священства среди верных» и должен был ожидать повторного посвящения в сан. В итоге патриарх отказался от подобных чрезвычайных мер, но они остались в памяти как горькая несправедливость.
Не все императоры прибегали к подобным – или хотя бы к более мягким – мерам, некоторые из них не хотели обращаться с другими христианами так, как принято обращаться с врагами церкви. Когда патриарх пытался продолжать политику гонений при новом императоре Тиберии II, он увидел, что его деятельность не вызывает симпатии. Если они христиане, сказал Тиберий, он бы не стал так с ними поступать. «Почему, – спросил он, – ты призываешь меня преследовать христиан, как если бы я был Диоклетианом или одним из языческих кесарей? Отправляйся в свою церковь и веди себя тихо и не смущай более мое спокойствие подобными вещами». Но Тиберий был исключением. С 560-х годов и далее «истинно верные христиане» – которых их враги называли монофизитами – регулярно подвергались преследованиям и дискриминации[422].
Восток под угрозой
Прошло сто пятьдесят лет после Халкидона, и христианский мир, казалось, зашел в тупик. Монофизиты отдавали себе отчет в том, что они уже никогда не одержат победы в империи, но и ортодоксы понимали, что инакомыслящие христиане никуда не денутся – они продолжали существовать и не сдавались.
Религиозные разделения такого масштаба были крайне опасны для политики, поскольку инакомыслящие христиане населяли восточную часть империи, которая должна была сдерживать нашествие врагов. Рим уже давно соперничал с Персией. В 260 году персы взяли в плен императора Валериана, а потом из его останков сделали чучело, которое долго еще демонстрировали во дворце персидского царя как военный трофей. Войны продолжались и далее, иногда в них одерживал победы Рим, а иногда – Персия. Но напряженность между ними резко усилилась в VI веке, соответственно, выросли и ставки. Если раньше державы сражались просто за пограничные районы, такие, как Армения и Месопотамия, то теперь под вопросом оказалось само их существование. Это была великая битва за выживание. На протяжении VI и в начале VII века персы угрожали самой сердцевине Восточной империи – Сирии и Палестине, Малой Азии и даже Египту. Эти войны были окрашены религией, поскольку персы обосновывали свою агрессивную политику тем, что они должны распространять зороастризм, так что обе стороны сражались за славу Божию. После захвата города победители часто сознательно разрушали то, что связано с верой противника: то есть разоряли (соответственно) церкви или зороастрийские храмы огнепоклонников и убивали тех, кто в них находился. С политической и религиозной точки зрения это была смертельная схватка[423].
Отчаянные сражения шли в 502–505, 527–532 и 540–545 годах, а с 572 по 591-й война вообще не прекращалась. В целом персы умело хранили свои позиции и их укрепляли. Это было передовое государство, применявшее лучшие тогдашние технологии, последние достижения инженерии и совершеннейшие осадные машины, кроме того, они поддерживали дисциплину и умело применяли стратегию, чего обычно не хватало войскам варваров на Западе. Предвосхищая войны средневековых рыцарей, персы широко использовали конницу со всадниками,
Отдельные удачи персов вызывали настоящую панику у обитателей того, что осталось от Римской империи. В 540 году персы вторглись в Сирию, где они захватили и разграбили некоторые древнейшие христианские центры. Они полностью разрушили Антиохию, а затем увели из нее в плен десятки тысяч жителей. А всего за несколько лет до того этот город пережил крупное землетрясение. Хотя позже Юстиниан попытался восстановить Антиохию, этот город уже никогда не вернул себе былой славы. Разрушение традиционного сирийского центра Средиземноморья повлекло за собой то, что этот регион стал более податливым к экономическому и культурному влиянию Востока. Вследствие этого церковь Сирии стала ориентироваться на более суровых монофизитов, обитавших вдалеке от побережья[425].
В начале VII века казалось, что римский мир вскоре рухнет. Когда в 610 году на императорский трон восшел Ираклий, это была практически ситуация агонии империи. Персы теснили римлян на восточных границах. В это же время авары – варварское племя, родственное гуннам, – опустошали Балканы. В 614 году персы заняли Иерусалим, устроив там ужасающую резню: «злые персы, чьи сердца не знают жалости, разошлись по всему городу и быстро перебили всех его жителей». Они рубили мужчин, женщин и детей «как капусту».
Святые церкви горели, в других были до основания разрушены грандиозные алтари, святые кресты валялись на земле и их топтали ногами, животворные иконы были испачканы нечистотами. Затем они направили свой гнев на священников и диаконов: их резали в церквях, как немых животных[426].
Персы даже захватили самую почитаемую реликвию христианского мира – крест, на котором (как полагали) был распят Христос. Они опустошили Сирию и Малую Азию, дойдя на западе до самого Халкидона, и заняли Египет. И вот Константинополь оказался в осаде: вокруг города собрались десятки тысяч аваров, которых поддерживал персидский флот. Казалось, Персия уже вот-вот сменит Римскую империю[427].
Если бы Ираклий не был гениальным полководцем, история Рима была бы завершена в тот самый момент. Однако императору удалось к концу 620-х годов оттеснить полчища персов и восстановить власть Рима над большей частью территорий Ближнего Востока. Ираклий, несомненно, был величайшим вождем и полководцем во всей истории Римской империи. Но он, воплощая в себе римские добродетели, одновременно был предтечей средневековых крестоносцев, давших обет служить Матери Божьей[428].
Таким образом, это была эпоха, когда римской власти на Востоке и особенно христианам угрожала великая опасность. На фоне продолжительных войн и эпидемии христианский мир встретил наступление новой эры крайне ограниченных возможностей и невыносимых трудностей. Хотя Персия была побеждена, огромные территории на Востоке были экономически разорены и обезлюдели, так что сохранившиеся сообщества страдали от непосильного бремени налогов. И при этом большая часть населения Египта, Сирии, Палестины и Месопотамии была в той или иной мере недовольна империей, а иногда поднимала открытые восстания, что делало религиозные споры жизненно важным вопросом политики государства[429].
Неудача «волевого решения»
Ираклий страстно желал примирить и воссоединить христиан империи, не согласных между собой по вопросу о природе Христа. Но, казалось, у этой проблемы нет решения. Богословы уже давно размышляли о лицах и природах, но практически любая формулировка или любой компромисс кого-нибудь возмущал. Оставалось только найти обходной путь, замалчивая главную проблему. Если сказать просто, империя предложила такое решение, которое позволяло избежать обсуждения главного вопроса об одной или двух природах. Разве кто-нибудь станет спорить с тем, что Христос обладал лишь одной волей? Или, как о том говорил константинопольский патриарх Сергий, Халкидон справедливо утвердил учение об ипостасном союзе – во Христе воистину соединились две природы, божественная и человеческая. Но у Христа была единая воля, причем божественная: одна воля и одна
Около 626 года Ираклий разработал это новое решение вместе с епископом Киром, который должен был стать его главным помощником в осуществлении попытки вернуть расположение монофизитов. Услышав о том, что этот богословский компромисс одобрял Сергий, Кир согласился, свою поддержку обещал и папа
