— Если бы я могла помочь!
— Мы еще поговорим об этом, Джо, обещаю.
Оказалось, что Доди уже вцепилась в профессора Бареджо и оба абсолютно счастливы. Они трещали без умолку, что-то рисовали на салфетках, то и дело взрывались от смеха и напоминали двух маленьких инопланетян, случайно встретившихся на нейтральной территории и углубившихся в воспоминания о далекой родине.
Потом они соизволили обратить внимание на хозяина дома, и профессор Бареджо виновато улыбнулся.
— Мы психи, дорогой Франко, форменные, психи. Но синьора О'Райли, встреча с ней — это такое счастье! Понимаете, мы знакомы заочно, по статьям в журналах и через общих знакомых; а теперь я имею возможность… Ох, опять я о своем! У вас прекрасный замок, Франко. И вы первый на моей памяти владелец родового гнезда, который не развесил портреты предков в этой чудесной стрельчатой анфиладе. Вы не поверите, сколько раз я видел абсолютно загубленные замки! Это же неоготика, а портреты прямоугольные. Пространство гасится… Э, что говорить. Вы молодец!
— Я отправил предков в отдельный зал, чтобы они могли общаться в тишине. Доди, ты там уже была, проводи профессора. Из тебя все равно получится лучший экскурсовод, чем из меня. Кстати, там рядом неплохая коллекция современных полотен. Потом выскажете мне свое мнение.
Провожая Доди и профессора взглядом, Джованна заметила:
— Как хорошо, что ты пригласил этого симпатичного профессора. Доди счастлива.
— Я люблю сводить людей. А ты красавица, Солнышко. Я рад, что ты надела платье.
— На это было не так уж трудно решиться. Оно очень красивое.
Джованна таяла, как лед в лучах весеннего солнца. Франко, его голос, его запах сводили с ума, заставляли колени подгибаться, а кровь закипать в жилах. Она почти боялась самой себя и своей бурной реакции на этого мужчину. Что происходит?!
— Что ж, наконец-то ты большая и тебе можно предложить фирменный коктейль замка «Роза ди Казерта».
— Персиковый сок с шампанским? Я помню. Ты мне его однажды налил. Нос щекотало.
— Помнишь? Я думал, забыла. Прошу. Теперь можешь пить, сколько хочешь. Выросло Солнышко… Оказывается, чертовски приятно за тобой ухаживать, Джо. Я не знал. Странное чувство. Вроде бы та же белобрысая девчонка — и вместе с тем незнакомая красавица.
— Граф, вы меня засмущали. Сейчас начну делать глупости. Я всегда делаю их от смущения.
— Прежняя дерзкая Джо. Во всем прежняя.
— Тебе это не нравится?
— Пожалуй, наоборот. Очень нравится.
Это был опасный разговор, пряный и терпкий, как молодое вино, скользкий, как лед на реке, лукавый, как сам Отец Лукавства, соблазнительный и грешный. Глаза Франко мерцали в полумраке, Джованна почти физически ощущала, как он ласкает ее взглядом, и теплеют руки, плечи, грудь… Она вдруг ощутила такую бурную и жаркую волну желания, что едва не задохнулась от ужаса и блаженства. Взять его за руку, сказать все, что хочется, отвести в одну из тысячи спален этого замка и любить его до потер пульса, до одури, до исступления, потому что это единственное, чего она хочет, всегда хотела, с самого первого раза, когда он был уже взрослым, а она еще девчонкой… Тогда она не знала, как это называется, теперь знает. Она его хочет.
Успокойся. Это просто игра. Он граф и миллионер, ты хозяйка крошечного турбюро. Вы с ним из разных миров. Да, он помнит тебя в детстве, да, он шутит и смеется, он даже готов помочь тебе обустроить дом и покатать на лошади, но вы с ним из разных миров. У вас нет ничего общего, разве только воспоминания. Как только ты совершишь ошибку и станешь его женщиной — можешь быть спокойна, всего на одну ночь, ну на две — его отношение к тебе изменится.
Джованна торопливо припала к спасительному коктейлю, совершенно некстати вспомнив самые разные печатные издания, в колонке сплетен в которых почти постоянно фигурировал молодой граф Аверсано. Иногда имелся в виду, младший брат Франко, Джакомо, но чаще всего встречалась именно фотография Франко.
Ну да, да, она следила за его жизнью. И фотографии вырезала из журналов, а вот заметки рвала. В заметках фигурировали женщины Франко, а о них ей знать не хотелось.
— Джо, почему ты так серьезна?
— Так… Тебе неинтересно.
— Нет, интересно.
— А я все равно не скажу.
— А я налью тебе еще бокальчик, и ты все расскажешь…
Бокальчик произвел убийственное воздействие. Глаза у Джованны разгорелись алчным блеском, и мечтала она только об одном: чтобы Франко бросил прикидываться радушным хозяином, перекинул ее по обыкновению через могучее плечо и унес бы куда-нибудь, где темно, тихо и есть кровать. Можно даже в подземелье замка… Он свяжет ее шелковыми веревками и будет держать там всю жизнь… Только для себя… А она будет счастлива…
— Ты что, стихи сочиняешь? У тебя лицо такое… потустороннее.
— Кушать подано, господин граф.
— Спасибо, Джузеппе. Синьорина Кроу, позвольте, предложить вам руку…
Вот это и оказалось роковым. Джованна была возбуждена до предела, до того, что едва не теряла сознание. Прикосновение Франко вызвало дрожь, и он с тревогой посмотрел ей в глаза.
— Ты в порядке?
— Д-да… Замерзла немного.
— Смотри, мы будем сидеть на открытой террасе.
— Ничего, сейчас пройдет. Уже прошло.
Ничего не прошло. Она едва могла идти. Низ живота сдавило судорогой. Может, он ее приворотным зельем напоил?
— Оттуда видно всю мою электрификацию и иллюминацию. Закрой глаза. Раз… два… три… Открывай!
— Ох!
— Красиво?
— Нет. Это потрясающе! Волшебно! Невероятно! Как будто звезды на небе, но поменялись, местами с землей…
— Ты все-таки сочиняешь стихи, Джованна Кроу.
— Отстань! Тебе лишь бы смеяться.
— Я не смеюсь. Я очень серьезен. Почему ты кусаешь губы?
— Я думаю, как жаль, что такую красоту видят немногие. Ведь это могли бы увидеть тысячи…
— Началось. Джованна, это будет конец всего, понимаешь? Конец красоте, конец сказке. По спальне моей прабабушки будут водить экскурсии. С розового куста, который посадил отец на пятую годовщину их с мамой свадьбы, будут красть розы…
— Франко, перестань. К вам могли бы ездить люди, а не обезьяны.
— Обезьяны не курят, не сквернословят и не портят лес. Обезьяны не способны произвести те разрушения, которые человек с легкостью сеет вокруг себя. Знаешь, почему синьор Мантеньо аптекарь, как его отец, дед, прадед и прапрадед? Потому что мы сюда никогда никого не пускали.
— Жизнь изменилась,
— Да, но в моих силах сделать так, чтобы эти изменения не стали катастрофой. Несколько лет назад у отца было довольно трудно с деньгами. Очередной кризис подкосил. Тогда власти предложили ему продать участок земли, тот самый, где Пикколиньо, оливковая роща и виноградник дона Сантуццо.
— И что?
— Мама и Лукреция вызвали меня из Нью-Йорка, но отец и сам не стал бы этого делать. А наш сосед согласился. Теперь на месте его виноградников скоростная автотрасса и сеть бензозаправок. Ты этого хочешь? Нет уж, Джо, я сохраню этот уголок Италии нетронутым, таинственным и прекрасным, я не
