чем эта битва при Варавилле!
Французы, нагруженные награбленным добром, намеревались вброд пересечь реку Див. Со стороны Варавилля были болота, а за рекой, неподалеку, тянулись холмы, от берега реки Див до богатого Лиса. Французы, намереваясь начать очередное предприятие, направились в Лис. Этого момента и ждал Вильгельм: часть армии под командованием короля пересекла реку и начала подъем. Арьергард, тяжело нагруженный добром, был уже на другой стороне реки, когда произошла прискорбная неожиданность. Вильгельм с отрядом наскоро обученных войск выдвинулся со стороны Фалеза; он собрал в свою армию крестьян со всей округи, вооруженных чем попало. И они были полностью готовы напасть на французов.
Атака была подобна стремительному разрушительному приливу, и французы не могли исправить свою ужасную ошибку. Их армия была разделена на две части. Король в отчаянии наблюдал с вершины, на которую так необдуманно забрался, как смертельный шквал нормандских стрел обрушился на его армию. Острые наконечники сыпались сверху; несчастные французы сгрудились на обрывистом берегу, где не было никакого укрытия. Лучники стреляли в них, крестьяне добивали их цепами и косами, они падали в стремительный поток, корчась в муках, и река уносила их прочь. Ни одного человека не осталось в живых в разделенных французских войсках, и у норманнов хватило людей, которые хорошо ориентировались в болотистых местах, для того чтобы преследовать и ловить тех, кто пытался спастись бегством.
Бедная Золотая лилия Франции! Так она сгинула в трясине на берегах реки при Варавилле. Это была скорее резня, чем битва, и дух Генриха был сломлен. В одной из хроник говорится: 'С тяжелым сердцем, он никогда больше не брался за копье или щит'. Во времена его правления экспедиций против Нормандии больше не предпринимали, он попросил перемирия и отдал взамен замок в Тилье. Таким образом, крепость вновь вернулась к своим полноправным хозяевам. Через два года Генрих умер, будучи старым человеком, и можно вполне уверенно сказать, что и разочарованным. Жоффре Мартелл также умер. Это случилось в 1060 году, когда король Англии Гарольд впервые посетил Нормандию, — это был достаточно неудачный визит, как показало время. Его целью частично было оценить политическую ситуацию в Галлии, но если он стремился привлечь на свою сторону соседей герцога, как полагали некоторые, то не мог выбрать более неподходящее время. Если он желал добиться поддержки, если в будущем Вильгельм проявит себя врагом Англии, то явно опоздал: те, кто, наиболее вероятно, могли бы его послушать, были уже вне досягаемости людских интриг, и их смерть способствовала росту могущества Вильгельма, а не оспаривала его.
Записи о встрече великого графа с нормандским герцогом во время этого его первого путешествия до нас не дошли. Если бы у нас были более подробные сведения, можно было бы прояснить многие вопросы. Некоторые исследователи полагают, что именно во время этого визита Гарольда обманным путем заставили дать клятву о поддержке притязаний Вильгельма на английскую корону, однако почти все хроники касаются лишь религиозного характера экспедиции. Гарольд последовал примеру короля Кнуда и совершил паломничество в Рим, откуда привез различные сокровища для своего аббатства в Уолтхеме, самого лучшего религиозного дома графства. Нет сомнения: его образ искажен монастырскими писателями, которые старались создать о нем неверное представление. Это объясняется тем, что он игнорировал их притязания в той же пропорции, в какой поддерживал их мирских собратьев, для которых, собственно, и предназначалось аббатство. Монах, удалившийся от мирских забот ради духовной жизни, становился священником, обучал собратьев и молился вместе с ними. Рассказывают, что Гарольд не имел предубеждений даже против женатого священника, а это считалось ересью и предательством многими представителями церковной братии.
XIII. Гарольд-англичанин
Слабо вздрогнуло сердце Англии и часто забилось под твоими властными словами.
Витьер
Прервем ненадолго повествование и посмотрим, каковы действительные причины и результаты войн. С этой точки зрения наиболее вероятным представляется существование в обществе определенных сил, способных заявить о себе, только опережая в развитии, превосходя численно, побеждая в бою своих соперников. Война — это конфликт набирающих силу и жизнеспособных идей и идей отживших и готовых отмереть. Люди постигая истину, яснее осознают проблемы, стоящие перед человечеством, сам по себе прогресс становится возможным с большей степенью свободы отдельной личности или нации только путем безжалостного отбрасывания отживших мнений. Лишь путем новых комбинаций рас, нового утверждения старых, непокоренных сил королевство приобретает или, скорее, демонстрирует силу. Когда люди заявляют, что человечество может двигаться лишь по кругу, что мир потерял многое, а опыт человечества подобен смене сезонов и существует лишь воспроизводство, не развитие, то следует внимательнее присмотреться к тому, как (путем комбинаций, стимулирующих примеров, силы духа и божественных великих целей) весь мир каждый год приближается к своему высшему уровню, достигая каких-либо благоприятных целей. Войны могут оказаться запоздалыми, однако во время нанесения удара, несомненно, могут поднять целые нации на более высокий уровень, либо готовя к новому росту, либо смешивая новое со старым. Генералы армий точно так же, как гражданские служащие, следующие за войском, являются следствием великих перемен, а не их причиной. И никогда не велось войны, которая не была бы свидетельством того, что один элемент в ней перерос другой и вынужден проявить себя. Первое следствие войны случайно и временно, вторичное воздействие является связующим звеном в длинной цепи духовного образования и развития мира.
Путаясь в замысловатых переплетениях рассказов о взаимоотношениях Гарольда и Вильгельма с их обещаниями, клятвами и пониманием позиций друг друга в отношении трона Англии, попытаемся добраться до сути. Безусловно, Вильгельм знал, что Гарольд надеялся сменить на троне Эдуарда Исповедника. В каком-то смысле никто так не подходил для этого, как он, — никто не знал и не любил Англию больше, чем он, и не беспокоился так о ее благосостоянии. Он сражался за нее, будучи сыном своего отца, и взоры многих англичан с юга повернулись бы в его сторону, если бы вопрос о преемнике публично обсуждался в Витенагемоте(Витенагемот — совет старейшин при короле. — Прим. перев.). Его наверняка пытались опорочить, и у него должны были быть завистники, однако нет сомнения, что он был выдающимся человеком в Англии и имел право на признание соотечественников. Королевство передавалось не по наследству, у Эдуарда не было наследников. Эдуард доверял Гарольду. Возможно, он намекнул, что собирается рекомендовать мудрого графа в качестве преемника, хотя то же самое он обещал Вильгельму, когда Гарольд находился в изгнании, а двор Годвина заканчивал срок бесчестия и ссылки.
Похоже, Эдуарду пришлось пережить промежуточный период недоверия со стороны обоих выдающихся кандидатов на престол. Однако англичане хранили память об Эдуарде Айронсайде, и из Венгрии для вступления на престол вызвали Эдуарда Аутло, изгнанника и законного наследника. Было много веселья, и некоторое время жена принца и его прелестные дети, сын и две дочери, были всеобщими любимцами, вызвав вспышку лояльности, которая слишком скоро угасла. Увы! Несчастный Эдуард вернулся из своего длительного изгнания лишь затем, чтобы вскоре тяжело заболеть и умереть в Лондоне, и вновь умом короля Эдуарда Исповедника завладели мысли о сомнительном будущем своего королевства.
С другой стороны, если довериться нормандским источникам, которые не всегда оставались не подтвержденными английскими историками, то следует учитывать не только возражения, но и поддержку притязаний Гарольда. Эдуард, похоже, больше склонялся к кандидатуре нормандского кузена, который один, казалось, был в состоянии управлять Англией достойно, держа в руках ее завистников. Великие английские графы были фактически королями в своих провинциях, которым недоставало согласия; вдоль границ в определенных районах были нередки вспышки враждебности, и существовали глубокие противоречия между датчанами графства Нортамберленд и южанами. Датчане с материка сами мечтали вернуть королевство, которое принадлежало их великому правителю Кнуду, — существовала вероятность
