даже использование глаголов, обозначающих реципиент вне группы говорящего, вместе с реципиентом первого лица, если выбирается специфическая дейктическая перспектива [Shigeko Nariyama, личное сообщение]. Таким образом, японский язык не принадлежит, собственно говоря, к группе языков, в которых супплетивизм соответствует грамматическому лицу реципиента. Дело скорее в том, что релевантные пары японских глаголов отличаются друг от друга непосредственно с точки зрения дейксиса. Насколько мне известно, это не относится к другим языкам, о которых здесь идет речь. Нужно, однако, отметить, что только в незначительной части этих языков данное явление исследовалось столь же подробно, как и в японском языке. Вполне возможно, дальнейшие исследования покажут, что и в этих языках мы имеем дело не с супплетивизмом, обусловливаемым в строгом смысле грамматическим лицом реципиента. В качестве же предварительного заключения можно подтвердить, что в этих языках более древние дейктические противопоставления — в некоторых случаях засвидетельствованные (напр., в цезском языке), в других случаях предполагаемые — грамматикализованы как оппозиция, опирающаяся только на грамматическое лицо реципиента.
3.3. Оставшиеся вопросы. В этом пункте будут рассмотрены некоторые вопросы, которые возникают при исследовании ранее приведенных данных.
В п. 3.2 было выдвинуто диахроническое объяснение наличия супплетивизма при глаголе «дать» по отношению к грамматическому лицу реципиента. Но при этом возникает вопрос о том, почему именно реципиент обусловливает такой супплетивизм. Можно отчасти ответить на этот вопрос, ссылаясь на дейктические противопоставления, которые выражаются посредством лексических оппозиций или дейкгических частиц. В этой области основная разница имеется именно между действиями, направленными к дейктическому центру, и действиями, направленными от дейктического центра. Это относится к глаголу «дать» не меньше, чем к глаголам come/go «идти» или к другим парам глаголов в отдельных языках.
Последнее, конечно, не исключает возможности существования языка, в котором супплетивизм при глаголе «дать» был бы ориентирован на пациенса, особенно при наличии более общей системы супплетивизма в зависимости от черт пациенса. В юто-ацтекском языке уичоль (штаты Наярит и Халиско, Мексика), например, глагол «дать» характеризуется супплетивизмом для черт пациенса, как в примерах (9) из говора селения Сан-Андрес Коамиата [Gomez 1999].
(9) kwei-tia-rika «дать (длинный предмет)»
'li-tia-rika «дать (плоский предмет)»
huri-tia-rika «дать (предмет без постоянной формы)»
hani-tia-rika «дать (предмет с ручкой)»
tui-tia-rika «дать (громоздкий предмет)»
Но эти черты как раз являются теми чертами, которые вообще релевантны для глаголов языка уичоль с супплетивизмом по отношению к пациенсу. Кроме того, все глаголы, приведенные в (9), с точки зрения морфологии суть каузативные формы (с продуктивным суффиксом каузатива — tia), образованные от монотранзитивных глаголов со значением «брать»; эти монотранзитивные глаголы тоже характеризуются супплетивизмом по отношению к тем самым чертам пациенса, т. е. «брать (длинный предмет)» и т. д.
Другой важный вопрос состоит в том, являются ли феномены, рассматриваемые в § 2, на самом деле примерами супплетивизма. При другом анализе можно было бы утверждать, что мы имеем дело с двумя разными лексическими единицами, как в случае английских глаголов соте и go. Этот вопрос особенно важен с точки зрения общей теории супплетивизма [Mel'cuk 1994], но, по-моему, не так важен для целей настоящей статьи. Даже если исходить из того, что мы имеем дело с разными лексическими единицами, скорее чем с супплетивизмом, все-таки надо отметить, что примеры пар отдельных лексических единиц, отличающихся друг от друга только грамматическим лицом одного из аргументов, — весьма редкое явление среди языков мира, если оно вообще встречается. Даже при таком анализе надо было бы только слегка переформулировать вопрос: почему именно в случае понятия «дать» встречаются разные лексические единицы (в отличие от разных форм одной и той же лексической единицы) в зависимости от грамматического лица реципиента? Но возвращаясь к вопросу
о том, имеем ли мы дело с супплетивизмом, можно применить тесты, со всеми сопутствующими проблемами, чтобы решить, одна перед нами лексическая единица или нет. Например, если на одном из языков, упомянутых в § 2, ставится вопрос «кому Коля дал книгу?» с глаголом, уместным для реципиента третьего лица, возможен ли без противоречия пресуппозициям вопроса ответ «мне»? По крайней мере, в некоторых из языков, упомянутых в § 2, дело обстоит так, а к другим языкам еще нужно применять этот тест. Это можно сопоставить с английским глаголом massacre, который не является факультативной супплетивной формой глагола kill, употребляющейся с пациенсом во множественном числе, потому что ответ «опе» «одного» невозможен на вопрос «how many people did they massacre?» «сколько человек они перебили?» при сохранении пресуппозиций вопроса.
С другой стороны, можно ставить вопрос, представляют ли все примеры, приведенные в § 2, супплетивизм, а не какие-то менее крайние типы отношений внутри морфологической парадигмы. В § 2 было отмечено эксплицитно, что в одних случаях употребляются совершенно разные корни, т. е. самый сильный тип супплетивизма, а в других случаях имеется по меньшей мере сходство между корнями; при этом язык маори и (по крайней мере для некоторых носителей языка) цезский язык употребляют один и тот же корень но с разными аффиксами. Однако более слабая характеристика супплетивизма описывала бы как супплетивизм все случаи, в которых отношение между вариантами уникально в данном языке. В цезском языке только у глагола «дать» есть синхронные рефлексы дейктических префиксов
Имеется ряд других явлений, которые, по крайней мере на первый взгляд, можно сопоставить с типами супплетивизма по отношению к грамматическому лицу реципиента, но которые или синхронно или диахронически представляют собой отдельные явления. Ниже рассматриваются два таких примера.
4.1. Более богатые супплетивные системы по лицу/числу. В некоторых языках встречаются на первый взгляд гораздо более богатые системы супплетивизма по отношению к реципиенту, чем в языках, рассмотренных выше. Например, в языке амеле (мадангская семья; провинция Маданг, Папуа-Новая Гвинея) имеются формы глагола
(10) ut-ec «дать (3-мул. ед. ч.)»
ih-ec «дать (2-му л. ед. ч.)»
it-ec «дать (1 — му л. ед. ч.)»
al-ec «дать (2/3-му л. дв. ч.)»
il-ec «дать (1-му л. дв. ч.)»
ad-ec «дать (2/3-му л. мн. ч.)»
ig-ec «дать (1-му л. мн. ч.)»
В этих формах — ес — суффикс инфинитива для данного глагольного класса. Однако при более внимательном наблюдении оказывается, что первая морфема каждой из этих форм тождественна аффиксу, выражающему данное сочетание лица и числа реципиента в глагольной морфологии; см. (11).
(11) — ut «глагольный суффикс для реципиента 3 л. ед. ч.»
— ih «глагольный суффикс для реципиента 2 л. ед. ч.»
— it «глагольный суффикс для реципиента 1 л. ед. ч.»
