имея все это барахло, ходить на завод в одном и том же платьице мышиного цвета!
Сейчас она была в какой–то изумрудной парче с золотом, в общем, в чем–то невиданном.
Остальные платья были не хуже. Она размахивала ими перед моим лицом, поворачивая передом, спиной: выбирай.
Я выбрала коротенькое платьице алого шелка и, еще не успев натянуть, почувствовала себя прекрасной и легкой.
— Нужны будут вещи — обращайся ко мне, — сказала Светка, — у меня мама в комиссионном работает…
Я вертелась перед зеркалом и глазам своим не верила: неужели это я — такая стройная, длинноногая и красивая? У меня даже походка изменилась: иду, растопырив локти, как манекенщица на помосте, даже смешно стало.
На туалетном столике были навалены всевозможные пудры, все не наши. Лиля один раз у кого–то выпросила немножко такой пудры, принесла на завод в бумажке, так мы все напудрились и целый день чувствовали себя красавицами.
…А ведь Светка тогда тоже просила ей оставить. И Лиля оставила…
— Идем, идем, там уж, кажется, народу полно, — сказала она.
Мы прошли по широкому, натертому до зеркального блеска коридору и вошли не в комнату, а прямо– таки в залу.
— Здравствуйте, кого не видела, — сказала Светка.
На нее набросились с изъявлениями восторга какие–то визжащие девицы, потом какие–то доброкачественные женщины и старички, потом толпа низкорослых умненьких юношей.
— Спасибо, спасибо, — рассыпалась Светка и вдруг осеклась.
Если б я в это время что–нибудь говорила, я бы тоже осеклась. В углу, у торшера, явно не желая смешивать себя с остальными, стоял Сергей. Он здорово читался на фоне мальчишек.
— А меня вот Володя заволок, я и не знал, что у тебя День рождения, — развязно начал он, но, увидев меня, продолжал коряво и заикаясь: — Я вот… случайно… простите… подарок за мной…
— Мы вам очень рады, — проворковала большая яркая женщина, очень похожая на Светку. — Очень, — повторила она со значением.
— Мама, а это Марина… — затрясла ее Светка. Женщина посмотрела на меня пристально и бесцеремонно. Так, как обычно смотрят продавщицы из комиссионных, чувствуя, что у тебя нет денег. Светкино платье задымилось на мне.
— Это вы у них первая соблазнительница? — со светской улыбкой спросила она. — Наслышана, наслышана… А сегодня даже видела в кино. Товарищи, тут, между прочим, присутствует артистка…
Все уставились на меня, а я стояла как идиотка и моргала. Я уже устала проваливаться сквозь землю.
— Да вы не смущайтесь, — говорила женщина, — ну не всем же быть красавицами и играть героинь… У вас зато будут получаться смешные роли… Да, кстати, у меня есть очень смешной анекдот про киностудию… Наш заведующий рассказывал…
Суть анекдота сводилась к тому, что Чита (та самая обезьяна из фильма «Тарзан») оказалась самой красивой артисткой на киностудии. Мораль всем была ясна. Особенно мне.
Когда все повалили к столу, Сергей оказался рядом и крепко взял меня за руку.
Мы не сказали друг другу ни слова, только покрепче сцепились пальцами и не разжали их даже тогда, когда сели за стол.
Потом танцевали. При свечах. Говорят, нынче очень модно танцевать при свечах.
Два раза Сергей танцевал со Светкой. Мне казалось, что все смотрят на меня и видят, что я недалека от двойного убийства. Светкина мать чувствовала это и пыталась занять меня своими бесцеремонными разговорами, а я думала только о том, как бы поскорее уйти.
— Надо сматываться, — сказал Сергей. — Попили, поели, а теперь надо рвать когти.
— Неудобно, — поломалась я.
— Не заметят, тут полно народу…
— На мне же Светкино платье. Мне надо его отдать и взять свое.
— Ну, давай по–быстрому… Я подошла к Светке, которая при моем приближении сразу же стала делать вид, что бурно веселится.
— Света, мне надо переодеться…
— Вы уходите? — она даже в лице изменилась.
— Да.
— Володя, задержи их…
Секретарь Володя в этот момент как раз читал Светлиной матери стихи. Стихи были собственные, поэтому Володя был румян больше обыкновенного.
Блещут в небе зарницы,
Ах, как ночь хороша.
А в тебе, озорница,
Вся моя душа…
— Ребята! Не уходите! — чтобы отделаться, сказал Володя.
— Вот, просите Марину, она, может, и останется, а мне непременно нужно домой, — ответил Сергей.
Его хитрость била наверняка. Меня упрашивать никто не стал.
Мы со Светкой вошли в ее комнату, и я стала раздеваться.
— Ой, Светка, я, кажется, запачкала платье воском…
— Можно было бы и аккуратнее…
Я подняла на нее глаза. С минуту мы смотрели друг другу в лицо. «Раз, два, три», — считала я про себя. Я считала не для того, чтобы успокоиться, а чтобы, наоборот, преодолев свою зависимость от нее (именинница, дала платье, напоила, накормила, обогрела), — взорваться. На счете «пять» я взорвалась:
— На твоем месте, Светочка, я бы постаралась не заметить… Если б у меня было столько тряпок — я бы просто их раздарила…
Она холодно промолчала. Я опять была по сравнению с ней плебейкой и дурой. Она умеет презрительно молчать.
Я, на ходу застегивая свое платье, выскочила в коридор. Сергей ждал меня с моим пальто в руках.
— А ты далеко пойдешь, — сказала мне Светкина мама, потрепав меня по щеке, и с сузившимися глазами Добавила: — Если милиция не остановит…
Мы вырвались на улицу. Ночь была снежная и мягкая, со снегопадом. Еще ни разу в моей жизни в такие ночи не происходило ничего плохого.
По пустой Садовой громыхали последние заснеженнее трамваи.
— Успеем? — спросил Сергей. — Я хочу пешком…
— Ладно, пошли пешком.
На Невском трудились дворники. Они сновали среди высоченных сугробов в своих зеленых ватниках и были похожи на гномиков, которые трудятся в подземелье. Тарахтели снегоочистительные машины. И все это для того, чтобы завтра никто так и не узнал, что всю ночь валил мягкий белый снег.
Я набирала снег пригоршнями, так, что за рукава текло, швыряла в Сергея. И он, вначале ужасно стесняясь этого, потом все больше расходясь, сгребал его своими длинными лапами и швырял в меня.
Мы хохотали до звона в ушах, до того, что казалось — звезды сыплются с неба и поджигают деревья в Екатерининском садике.
