Многие животные попадали к Дюма случайно, по мимолетному влечению сердца. Например, одну из упомянутых выше обезьян — маленькую мартышку — писатель купил в Гавре после того, как она, высунувшись из клетки, стоявшей на улице возле лавки торговца животными, схватила его за полу сюртука и нежно облизала ему пальцы. Животное, можно сказать, само выбрало хозяина. Так же попал к нему голубой ара: он смотрел на незнакомого ему писателя «влюбленно» и впал в блаженное состояние, когда тот стал почесывать ему голову.
Что до грифа Югурты, то тот не особо стремился попасть в коллекцию животных Дюма. Его предложил писателю в Константине желавший подработать мальчишка, но сразу же предупредил, что мощная птица отхватила палец у человека и хвост у собаки. Однако Дюма увлекся идеей привезти живого грифа в Париж, что и сделал, умело дрессируя дикаря по дороге и даже (ради экономии денег) заставив его проделать часть дороги пешком, на цепи следуя за новым хозяином. В Париже Югурте жилось неплохо, и он приучился терпимо относиться к людям. Спустя какое-то время его пересадили из клетки в бочку и переименовали в Диогена. После разорения усадьбы Монте-Кристо Дюма пристроил своего пернатого питомца в теплое местечко: в ресторан «Павильон Генриха IV» в Сен-Жермене, где тот всегда имел достаточно пищи, сидел на специальной жердочке и в довершение всего… стал нести по одному яйцу в год, а это явно доказывает, что имя Диоген подходило ему ничуть не больше, чем Югурта.
Образы вымышленных животных в романах Дюма очень ярки, ведь многие их черты Дюма позаимствовал у своих любимцев. Возьмем, например, проныру Фигаро из романа «Парижане и провинциалы». Эта «большая легавая собака с коричневой шерстью, тонкими и мускулистыми ногами, длинными висячими ушами, глазами, полными огня, сверкавшими во мраке словно изумруды», жила поначалу у хозяина гостиницы «Золотой крест» в Виллер-Котре. Хозяин мечтал сбыть ее с рук, но найти доверчивого покупателя не представлялось возможным. Все соседи уже были наслышаны о достоинствах собаки и старались не подпускать ее ближе, чем на ружейный выстрел. Нет, Фигаро не кусался и проявлял прекрасные охотничьи качества. Но один, весьма существенный, недостаток перечеркивал все его достоинства: он проявлял ненасытное, не знающее преград чревоугодие. Фигаро добывал себе еду по- всякому. Когда в гостинице появлялись путешественники, вернее, когда они садились за стол, в столовой сразу «появлялся Фигаро, неся в пасти небольшую круглую соломенную подстилку, клал ее на некотором расстоянии от прибывших на пол и садился сверху с исключительно серьезным видом, выпрямив передние лапы» (XIII). Растроганные достойным поведением и умильными взглядами умного пса путешественники отдавали ему все остававшиеся от обеда объедки, и он, благодарно виляя хвостом, провожал их до дилижанса. Поскольку дилижанс проезжал мимо гостиницы дважды — утром и вечером, — завтрак и ужин были Фигаро всегда обеспечены. Но это его явно не удовлетворяло, и потому в округе не осталось ни одной кухни, из которой наглец не утащил бы лакомого кусочка. Понимая что к чему, Фигаро ни разу не покусился на продукты и живность, принадлежавшие самой гостинице. Однако за ее пределами он даже не старался казаться деликатным. Постоянные кражи, совершаемые псом, грозили поссорить всех соседей с его хозяином, и тот, будучи вынужден все время возмещать кому-то ущерб, мечтал о том дне, когда ему удастся сбыть с рук злосчастного пса. Случай представился, когда в Виллер-Котре приехал достойный парижский буржуа Пелюш, которому нужна была охотничья собака. Фигаро прекрасно делал стойку и мог принести в пасти яйцо, не повредив скорлупы. Пелюш пришел в восторг и купил собаку. Его только забыли предупредить, что первую дичь, подстреленную хозяином, Фигаро обычно съедал сам… Рассказы о подвигах Фигаро Пелюш услышал позже. Например, однажды во время охоты с прежним владельцем пес так резво помчался подбирать кулика, что не посчитал нужным обогнуть лежавшую на пути вязанку хвороста. С другой стороны вязанки лежала брошенная кем-то коса, и ее лезвие вонзилось Фигаро в шею. Хозяин испугался за пса, тот же больше всего сожалел об утраченном кулике, и, когда дичь на его глазах убрали в сумку, раненый от великой досады сам рванулся вперед и вытащил лезвие из раны. Подвиг, достойный древних героев!
В другой раз несчастный чревоугодник польстился на баранье сердце, висевшее на крюке у лавки мясника, и, бросившись на добычу, повис на крюке сам. Прибежавший на собачий визг мясник, прежде чем освободить воришку, основательно отлупил его и лишь после того снял с крюка. Баранье сердце тоже соскользнуло вниз, и не успел мясник опомниться, как Фигаро унес его в зубах.
Подобное поведение напоминает Причарда, хотя последнего Дюма явно больше очеловечил. Зато Фигаро, со временем отвергнутый крохобором Пелюшем, попал к его другу Мадлену и в конце концов исполнил роль орудия Провидения: он навел своего нового хозяина на месторождение первоклассного строительного известняка и таким образом устроил судьбу двух несчастных влюбленных, расставшихся исключительно по причине бедности.
Впрочем, Фигаро — не литературный аналог Причарда Он создан из сплава нескольких животных, которых писатель знал в жизни. Например, эпизод с похищением бараньего сердца почти полностью повторяет аналогичный эпизод из «Моих мемуаров», только там героем оказывается пес Пирам, тот самый, с которым Дюма совершил свое первое путешествие в Париж.
Итак, животные в романах Дюма создают фон, они же зачастую играют решающую роль в судьбе хозяев: Фигаро приносит неожиданный доход, а сенбернар Ролан-Брезиль из романов «Парижские могикане» и «Сальватор» помогает разоблачить преступника, отыскав тело убитого ребенка. Совсем уж фантастическую роль играет, конечно, Блэк, но Блэк все-таки не совсем собака, — как мы уже говорили, он являет собой собачье воплощение человеческой души.
Иногда появление животного в романе символично, оно подсказывает читателю дальнейшее развитие сюжета. Так, в «Графине де Монсоро» лань Дианы погибает от рук графа де Монсоро, принявшего ее на охоте за обычную дичь. В глазах же самой Дианы смерть лани становится ужасным предвестником преследований, которым впоследствии ее подвергнет граф. Случай с ланью выявляет жестокий нрав Монсоро, и читатель догадывается, что с людьми главный ловчий обращается не лучше, чем с несчастным животным.
А портрет Генриха III дополняют его многочисленные собачки, общением с которыми он скрашивает часы одиночества и уныния. Любимейшая из них —
«Генрих все время играл с Мастером Ловом и всякий раз, когда собачка сжимала его изнеженные пальцы своими острыми зубами, приговаривал:
— Ах ты бунтовщик, ты тоже хочешь меня укусить? Ах ты поддал собачонка, ты тоже покушаешься на твоего государя? Да что это — сегодня все решительно в заговоре!
Затем Генрих, притворяясь, что для этого нужны такие же усилия, какие потребовались Геркулесу, сыну Алкмены, для укрощения Немейского льва, укрощал мнимое чудовище, которое и всего-то было величиной с кулак, с неописуемым удовольствием повторяя ему:
— А! Ты побежден, Мастер Лов, побежден, гнусный лигист, Мастер Лов, побежден! Побежден! Побежден!» («Сорок пять». Ч. И, XXIV).
Стоит ли говорить, что описанный в романе эпизод происходит вскоре после неудачной попытки Лиги свергнуть короля!
Конечно, в исторических романах Дюма более сдержан в описании животных, нежели в мемуарных произведениях или в романах о любви. В книгах о прошлых столетиях животные исполняют по большей части второстепенные роли, хотя при этом их образы не менее ярки и выразительны. Кто не помнит, например, рыжего мерина, на котором д’Артаньян впервые прибыл в Париж! Знаменитый мерин остался в
