обещали, и вдруг не выкупить, ведь больше не принесут…
— Ну, дело хозяйское. Или… — она подозрительно и в то же время лукаво посмотрела на меня, — или ты ревнуешь? Но в такую рань в воскресенье свидания никто не назначает. Разве уж прямо на работе, в библиотеке.
Она ушла одеваться, а я, вытирая чашки, предался размышлениям о странностях человеческой психики: египтянка какая-то, да еще и в продолжение — бредовый сон с этими, как их, с дезоксирибонуклеиновыми кислотами. Из размышлений меня выдернула Людмила.
— Готов, рыцарь?
— Готов, ваше величество, — попытался я ответить как можно беспечней.
По дороге я всячески пытался тянуть время: то шнурок вдруг «развязался», и я возился с ним целую минуту, то спички «не зажигались», то объявление на стене «привлекало внимание», то вдруг начинал шарить по карманам в «поисках» ключей, хотя знал, что они там же, где и деньги — в кошельке.
К мосту мы подходили как раз в тот момент, когда он на наших глазах стал оседать и рухнул в канал, взбаламутив воду. Мы стояли шагах в тридцати и не могли оторваться от осколков красного кирпича, ржавой арматуры, — от того, что только что было прелестным дугообразным мостиком, который между собою мы называли «горбатым».
— Кошмар какой! — выдохнула наконец Людмила и тут же со свойственной ей уверенностью изрекла буквально поразившую меня фразу: — Если бы ты не валандался со своими шнурками, я бы успела проскочить!
— У тебя что, крыша поехала? — не выдержал я. — Свечку поставь, что не загудела. И вообще — позвони на работу и скажись больной, все равно в вашей библиотеке по воскресеньям пять ненормальных в зале сидят.
— Сам ненормальный, — беззлобно ответила она и, еще раз оглянувшись на бывший мост, без которого канал стал широким и голым, констатировала: — Кошмар!
Вернувшись домой с блоком «Беломора», я тут же позвонил Анатолию: мол, как Ольга, как гостья…
— Да странная она какая-то! — недоуменно воскликнул его голос на том конце телефонного провода. — Чуть не до утра стояла на коленях, уставившись в окно. У нас двери, ну, ты знаешь, со стеклами, все видно. Я два раза вставал ночью — она все в той же позе. Ну, думаю, кто их знает, этих египтян, может, молится так. А ближе к утру слышу — стонет. Ну, думаю, привет, домолилась, этого мне только не хватало! Халат накинул, и туда. Дверь тихонько приоткрываю — стоит на коленях, раскачивается, глаза закрыты и постанывает. Ну, что делать? То ли прихватило, то ли в экстаз вошла. И окликнуть нельзя — получается, вроде подглядывал, и уснуть нельзя — а вдруг ее кондратий хватит? Я, значит, воду в туалете спустил, на кухне холодильником похлопал, посудой позвякал, выхожу в коридор — стоит. Спасибо, говорит, за гостеприимство, мне пора на самолет. Ну, у меня, понятно, челюсть отпала. Чаю, говорю, хоть попей, а я тем временем такси вызову, какой аэропорт? А она, представляешь, говорит: это теперь не важно, спасибо мол. Ну, и слиняла. Лифт только загудел, и привет. Ольга ни за что потом обругала, как будто я ее силком должен был кормить. Шеф еще завтра привяжется — куда дел?
Через два часа позвонили из библиотеки, сказали, что Людмила упала со стремянки и сломала ногу. Слава Богу, хоть запомнили номер больницы, в которую ее увезли накладывать гипс.
С тех пор прошло два месяца. Все нормально, если бы не эта странность: посмотрю на кого-нибудь, и сразу представляется, что человека ждет. Никогда не думал, что от этого можно так уставать. Неужели она действительно успела отомстить, жрица египтянская?! Ничего, даже если не пройдет, искать ее не стану — научусь не смотреть на людей, и всего-то. Лишь бы он меня еще раз не нашел, как его там, Нитагор египетский.
А детей мы с Людмилой решили не заводить больше. После того, как дочка месяц назад объявила, что они с каким-то там Виталиком узнавали — оказывается, в некоторых случаях расписывают и в шестнадцать лет.
Жену, конечно, сразу заинтересовали эти «некоторые обстоятельства», а я почему-то спросил лишь:
— А он не египтянин, Виталик твой?
— Ну ты, па, даешь! — не то восхищенно, не то возмущенно, отреагировал мой ребенок. — Своих, что ли, мало?
— Ну и с Богом, — вздохнул я облегченно под недоуменным взглядом жены. — Веди знакомить, только лучше в воскресенье, а то в субботу я занят, «мальчишник» там у нас намечается.
И специально для Людмилы уточнил:
— Деловой! Кооператив сколачивать будем. Сама видишь — свадьба грядет, расходы, внуков растить надо, а у этих откуда деньги? Они ж не о будущем думают, а о настоящем. Как будто будущее кончилось.
— Ну ты, па, даешь! — на сей раз определенно одобрительно отреагировала дочь, заглядывая мне в глаза.
А глаза у нее, надо сказать, мои — зеленые, «кошачьи». Утонуть в них, конечно, не утонешь, но посмотришь — и весело становится.
— А чего для будущего-то надо? — подначивает она, видя, что нравоучений по поводу их ненормальной свадьбы с моей стороны не последует.
— Ну-у, — начинаю я мямлить и вдруг философски изрекаю, — во-первых, само по себе будущее, во- вторых, человек для этого будущего.
— Человек уже есть! — весело заявляет дочь, целует меня в щеку и от двери кричит, убегая, наверное, к своему Виталику: — Да вы не переживайте, у нас пока только роман взглядов! Чао!
И остаемся мы с женой на кухне вдвоем: она, почему-то особенно внимательно изучающая меня, и я, отводящий взгляд и делающий вид, что меня очень интересует текущая за окном жизнь.
А под окном у нас, как назло, рынок, на котором всегда полно народа. Поэтому приходится смотреть на небо. Впрочем, когда привыкаешь, очень любопытно: днем облака, никогда не повторяющие друг друга, а ночью — звезды, то о чем-то мерцающие, то пытливо, не мигая, вглядывающиеся в тех, кто, подобно мне, наблюдает за ними.
Иногда даже мурашки по телу — то ли от ночной прохлады, то ли это звезды лучами покалывают.
ГОРОД САМОУБИЙЦ
Когда лет десять назад я начинал заниматься проблемой самоубийств — собрал информацию, размышлял над статистикой и над причинами явления, — окружающие относились к моему увлечению с некоторой настороженностью и даже испугом. Затем привыкли, и теперь, признав во мне специалиста, время от времени приглашают выступать перед аудиторией, консультируются.
Да, Альбер Камю был совершенно прав, утверждая в своем «Мифе о Сизифе», что
Конечно, и сам я не отвечал на этот вопрос, но, как честный исследователь, пытался понять, почему он возникает у одних, доводя до трагической развязки, и не приходит в голову другим; а если и приходит, то тут же ими по здравому размышлению отменяется.
И почему уровень суицида в одних странах низкий (в Великобритании — десять человек в год на сто тысяч жителей), а в других очень высокий (в Южной Корее — сорок девять человек на те же сто тысяч населения).
Условия жизни разные?
Но тогда почему даже на территории одной страны есть места, где уровень самоубийств — самый высокий в мире (как на Крайнем Севере: до девяносто человек, что не вписывается ни в какие рамки) и
