— Заставить его!
— Я не папа.
— Тогда я, пожалуй, решусь поговорить с дочерью, — пригрозил Таверне, — потому что тут дело нечисто, господин герцог!
Это слово оказало магическое действие.
Ришелье прощупал Таверне. Он знал, что барон — такой же развратник, как его друзья юности г-н Лафар или г-н де Носе, репутация которых, однако, оставалась безупречной. Он боялся, что отец и дочь вступят в сговор, так же как боялся всего неизвестного, что могло бы вызвать немилость монарха.
— Ну хорошо, не сердись, — сказал он, — я попробую предпринять еще один шаг. Но нужен предлог.
— У тебя есть предлог.
— У меня?
— Разумеется.
— Какой же?
— Король дал обещание.
— Кому?
— Моему сыну. И это обещание…
— Что?
— Можно напомнить о нем королю.
— Это и впрямь удобный предлог. Письмо при тебе?
— Да.
— Давай сюда!
Таверне достал из кармана камзола письмо и подал его герцогу, порекомендовав действовать смело и вместе с тем осмотрительно.
— Союз воды и огня, — заметил Ришелье. — Сразу видно, что мы сумасброды. Ну, раз вино налито — надо его выпить.
Он позвонил.
— Прикажите подать мне одеваться и заложить лошадей.
Он обернулся к Таверне и с беспокойством спросил:
— Хочешь присутствовать при моем одевании, барон?
Таверне понял, что очень огорчит друга, если согласится.
— Нет, дорогой мой, не могу: у меня еще есть дело в городе. Назначь мне где-нибудь свидание.
— Пожалуйста: во дворце.
— Пусть так, во дворце.
— Было бы хорошо, если бы ты тоже увиделся с его величеством.
— Ты так думаешь? — спросил довольный Таверне.
— Я на этом настаиваю. Я хочу, чтобы ты сам убедился, что я говорю тебе правду.
— Да я и не сомневаюсь, но раз тебе хочется…
— Да ведь и ты этого, пожалуй, хочешь, а?
— Откровенно говоря, да.
— Ну, тогда жди меня в Зеркальной галерее в одиннадцать часов, я в это время буду у его величества.
— Условились. Прощай!
— Не сердись, дорогой барон! — проговорил Ришелье, стремившийся до последней минуты не ссориться с человеком, сила которого была ему еще неизвестна.
Таверне сел в карету и поехал в парк, где долго гулял один, глубоко задумавшись, в то время как Ришелье предоставил себя заботам слуг и стал молодеть на глазах; это серьезное занятие заняло у знаменитого победителя при Маоне не меньше двух часов.
Впрочем, он потратил на туалет гораздо меньше времени, чем мысленно отпустил ему Таверне. Барон, подстерегавший герцога, видел, как ровно в одиннадцать карета Ришелье остановилась у дворцового подъезда, где дежурные офицеры отдавали маршалу честь, пока лакеи провожали его в королевские покои.
Сердце Таверне готово было выскочить из груди: он медленно, сдерживая свой пыл, отправился в Зеркальную галерею, где менее удачливые придворные, офицеры с прошениями, а также честолюбивые мелкопоместные дворяне, неподвижные, словно статуи, выстаивали на скользком паркете — пьедестале, прекрасном для поклонников Фортуны.
Таверне против воли смешался с толпой, постаравшись, однако, держаться поближе к углу, где должен был появиться маршал, выйдя от его величества.
— Чтобы я толкался среди этих дворянчиков и их грязных плюмажей! — ворчал он. — И это я, я, всего месяц назад ужинавший в узком кругу с его величеством!
И тут в его душу закралось гнусное подозрение, от которого покраснела бы бедняжка Андре.
CXXXVI
ПАМЯТЬ КОРОЛЕЙ
Как он и обещал, Ришелье отважно подставил себя под гневные взгляды его величества в тот момент, когда принц де Конде протягивал королю рубашку.
Заметив маршала, король отвернулся столь резко, что рубашка едва не упала на пол, а удивленный принц отступил.
— Простите, кузен, — сказал Людовик XV, желая дать понять принцу, что резкое движение относится не к нему.
У Ришелье не осталось сомнений, что король гневается на него.
Но так как он прибыл с решимостью вызвать гнев, если это понадобится для откровенного объяснения, то он сменил, как при Фонтенуа, позицию и встал с другой стороны, там, где король должен был непременно пройти, чтобы попасть в свой кабинет.
Не видя больше маршала, король заговорил милостиво и свободно. Он оделся, выразил желание поохотиться в Марли и долго советовался со своим кузеном, потому что за семейством Конде закрепилась слава отличных охотников.
Но в ту минуту как он переходил в свой кабинет, когда все уже ушли, он снова увидел Ришелье; тот поклонился со всей возможной изысканностью, самой изящной со времен Лозена, прославившегося своими поклонами.
Людовик XV остановился в замешательстве.
— Вы, и здесь, господин де Ришелье? — воскликнул он.
— Я весь к услугам вашего величества, сир.
— Вы что же, никогда не покидаете Версаль?
— Вот уже сорок лет я здесь, сир, и очень редко удаляюсь, разве только по приказанию вашего величества.
Король остановился против маршала.
— Вам что-то от меня нужно? — спросил он.
— Мне, сир? — с улыбкой переспросил Ришелье. — Да что вы!
— Вы же, черт подери, меня преследуете, герцог! Я уже это заметил.
— Да, сир, мою любовь и мое уважение! Благодарю вас, сир!
— Вы делаете вид, что не понимаете меня. Но вы меня отлично поняли. Так вот знайте, господин маршал, что мне нечего вам сказать.
— Нечего, сир?
— Совершенно нечего!
Ришелье напустил на себя безразличный вид.
