вымуштрованному слуге.
Может показаться странным, но Филипп, приготовившийся ко всему, такого ответа не ждал.
Он помолчал немного, затем спросил:
— Где я могу его найти?
— Не знаю, сударь.
— Вы обязаны это знать!
— Прошу прощения, сударь, но хозяин мне не докладывает, где он бывает.
— Друг мой! Мне непременно нужно поговорить с вашим хозяином нынче же вечером, — сообщил Филипп.
— Сомневаюсь, чтобы это было возможно.
— Это совершенно необходимо: дело не терпит отлагательства.
Фриц поклонился, не проронив ни звука в ответ.
— Так он вышел? — спросил Филипп.
— Да, сударь.
— Он, конечно, вернется?
— Не думаю, сударь.
— А-а, вы так не думаете?
— Нет.
— Отлично! — воскликнул Филипп, распаляясь. — А теперь ступайте к своему хозяину и скажите ему…
— Как я уже имел честь вам доложить, — невозмутимо отвечал Фриц, — хозяина нет дома.
— Я знаю, чего стоят такого рода доклады, друг мой, — заметил Филипп, — я ценю вашу исполнительность, однако на меня это приказание распространяться не может, потому что ваш хозяин не мог предвидеть моего визита: меня привел исключительный случай.
— Приказание распространяется на всех, сударь, — неосторожно обмолвился Фриц.
— Раз было такое приказание, стало быть, граф де Феникс дома, — заметил Филипп.
— Ну и что же? — не сдавался Фриц; его начинала выводить из себя настойчивость посетителя.
— В таком случае, я его подожду.
— Говорят вам, хозяина нет дома, — возразил Фриц. — Несколько дней назад в доме случился пожар, и теперь здесь стало невозможно жить.
— Ты, однако, живешь, — заметил Филипп и тут же пожалел о своих словах.
— Я здесь за сторожа.
Филипп пожал плечами, давая понять, что не верит ни единому его слову.
Фриц начал терять терпение.
— В конце концов, совершенно неважно, дома господин граф или его нет. Ни в его отсутствие, ни в его присутствии, никто никогда не войдет к нему силой. Если вам не угодно придерживаться обычаев этого дома, я буду вынужден…
Фриц замолчал.
— Ну что? — забывшись, вскричал Филипп.
— …вышвырнуть вас вон, — спокойно закончил Фриц.
— Ты меня вышвырнешь? — сверкнув глазами, воскликнул Филипп.
— Я, — отвечал Фриц, все более распаляясь, однако внешне оставаясь совершенно невозмутимым, что вообще присуще людям его национальности.
Он шагнул к молодому человеку. Тот вне себя от отчаяния обнажил шпагу.
Не растерявшись при виде шпаги, не зовя никого на помощь — возможно, он и в самом деле был в доме один, — Фриц выхватил из коллекции оружия со стены подобие копья с острым металлическим наконечником, бросился на Филиппа и приемом скорее борца на палках, нежели фехтовальщика, первым же ударом перебил его шпагу пополам.
Филипп взревел от негодования и рванулся к стене в надежде завладеть новым оружием.
В эту минуту распахнулась потайная дверь и в темном проеме появился граф.
— Что здесь происходит, Фриц? — осведомился он.
— Ничего, сударь, — отвечал слуга, опуская копье и становясь так, чтобы загородить собой хозяина. Тот продолжал стоять на ступеньках потайной лестницы, возвышаясь над лакеем на полкорпуса.
— Господин граф де Феникс! — воскликнул Филипп. — Видимо, это в обычаях вашей страны, чтобы лакеи встречали дворянина с пикой в руках? Или, может быть, это приказание является особенностью вашего благородного дома?
Фриц опустил свое оружие и, повинуясь молчаливому приказанию хозяина, поставил его в угол передней.
— Кто вы, сударь? — спросил граф, силясь рассмотреть Филиппа при свете единственной лампы, освещавшей переднюю.
— Тот, кто желает непременно поговорить с вами.
— Желает?
— Да.
— Вот то самое слово, которое вполне извиняет Фрица, сударь, потому что я не собираюсь ни с кем говорить. А когда я у себя, я ни за кем не признаю права «желать» говорить со мной. Итак, вы сами виноваты, это ваша ошибка. Впрочем, — прибавил со вздохом Бальзамо, — я готов вас извинить, при том, однако, условии, что вы немедленно уйдете и не будете больше нарушать моего покоя.
— Ну что же, вы в самом деле вправе требовать покоя после того, как отняли покой у меня! — воскликнул Филипп.
— Я лишил вас покоя? — переспросил граф.
— Я Филипп де Таверне! — вскричал молодой человек, полагая, что, услышав его имя, граф сразу все поймет и смутится.
— Филипп де Таверне?.. Сударь! Я был хорошо принят в доме вашего отца, — отвечал граф, — добро пожаловать ко мне!
— Как все удачно вышло! — пробормотал Филипп.
— Прошу вас следовать за мной, сударь.
Бальзамо затворил дверь на потайную лестницу, и пошел впереди Филиппа, пригласив его в гостиную, где мы уже были свидетелями некоторых сцен, и, в частности, самой последней — встречи Бальзамо с пятью мастерами.
Гостиная была освещена так ярко, словно ожидались посетители; впрочем, было ясно, что таков был один из обычаев этого роскошного дома.
— Добрый вечер, господин де Таверне! — приветливо поздоровался Бальзамо. Его приглушенный голос заставил Филиппа поднять голову и взглянуть на графа.
Однако при виде Бальзамо Филипп отпрянул.
От графа осталась только тень: глубоко ввалившиеся глаза потускнели, щеки впали, а вокруг рта залегли складки, черты лица заострились, и он стал похож на мертвеца.
Филипп был совершенно ошеломлен. Бальзамо заметил его изумление, и на бесцветных губах его появилась печальная улыбка, а в глазах мелькнула смертная тоска.
— Я приношу вам свои извинения за поведение моего лакея, однако, по правде говоря, он выполнял приказание. Позвольте вам заметить, что вы были не правы, пытаясь проникнуть ко мне силой.
— Вы знаете, что бывают чрезвычайные обстоятельства, а я оказался именно в таком положении.
Бальзамо не отвечал.
— Я хотел вас видеть, — продолжал Филипп, — я желал с вами поговорить. Чтобы добраться до вас, я готов был рискнуть жизнью.
Бальзамо по-прежнему молчал, словно ожидая, когда молодой человек выразится яснее; у него не было ни сил, ни любопытства расспрашивать его о чем бы то ни было.
— Вы у меня в руках, — продолжал Филипп, — наконец-то вы у меня в руках, и мы можем объясниться. Однако соблаговолите прежде отпустить вашего человека.
