В то грязнотаянье январскоеМир был унижен, хром и стар.Был неуместней трона царскогоВ губах зажженный женский жар.Был стыд и страх, тоска подвальная,Уклончивость русальих снов,Привычкой ставшее отчаянье,Был вдохновенья темный зов.Я тему в тьме искала совести,В дымящем пламени к тебе,В полях, достойных страшной повести,В моей испорченной судьбе —Всю эту быль недостоверную,Где так условна власть и честь,Где рядом с жалостью безмерноюЯд сладострастия и лесть —Направить в путь стихом размереннымВ надежде нежных берегов,Чтоб выплыть лебедем увереннымПо синей влаге вольных строф!
МОРОЗНАЯ СЕРОСТЬ
В моей мастерской появились этюды мальчишек,Носителей сорного ветра московских дворов.Куда подевать мне грозный излишекРазбойных улыбок и низких лбов?О матери вспомнят они — для загибистой брани. Им буфер трамвайный — конек-горбунок.Махорка — им пища. И вряд ли кто вправеСказать полюбовно такому — «сынок».Клеймят преступлением милые, нежные вещи,Сам солнечный свет и само тепло,Морозная серость и дождь бесконечныйСоседнее к ним образует пятно.Они покусились на ручку дверную,Посеяли щедро в округе словцо,Переключаясь в систему иную,Напрасно имеют глаза и лицо.Безграмотность их — тысячеверстна.Но, подменяя свистом вздох,Они неспроста, хотя и так просто,Пихаясь, толпятся на грани эпох.
«Жизнь говорит…»
Жизнь говорит: «Встань в рядУнылых женщин, как вода осенняя.Твой облетелый, выцветший наряд —Тебя самой всецело выраженье.Твоя дорога — тусклый коридор,Надтреснутый каблук по каменному полу.Не сетуй. Покорись. Не спорь.И можешь постараться быть веселой.В таких местах попробуешь найтиТы сострадание попутного народа?Поможет всяк с бесплодного путиПинком в могилу проводить урода!Пенсионер, кассирша, хулиган —Всех соберу в моей дурной столовой!Всех засосет ползучий мой туман!Всех
