Маргариточки, я не солгу, Вернетесь обратно в садовое лето, Тонкие шейки изогнув. В пространствах страны созревали массы. Все по-новому связывалось с собой. Чувства, картошка, человечье мясо, Поезда, сапоги, смертный бой. Скакали шинели с гиканьем ночью, Сцеплялись восторг и озверенье. У Ольги Ивановны рабочие Нерешительно мялись в передней. Разнузданностью октябрьской непогоды, Как стадом, истоптан сад! В аллее, летом почти бездонной, Обнищавшие липы шумят. Прохор ушел, не взяв расчета, Он не вылечит больше больные кусты. На скамейке храпит чужеродный кто-то, Ругаясь из-под холодной тьмы. Три раза перевернуться, Прежде чем взять воды из ключа. Долго дуть на остывшее блюдце. Сплевывать с левого плеча. Такая работа сторожа Захара Хохотом раздвигала кухаркин рот! Захар да Марья — долговечная пара — В курином домике у ворот. Все перестроил докатившийся голод. Не считая шагов, вошел мужик К хозяйке, чтоб объявить ей холод. Он не желает топить паровик! Он требует съедобной пищи! Неподдельного хлеба! Жирных щей! Он находит совершенно лишним Терпеть в ее доме обилье вещей! На этот раз Захар плюнул не влево. Как велит колдовской оборот, Но так, как вождю подобает смелость: Плюнул Захар вперед! Подбор смертей подробен и уныл. Ольга Ивановна завяла в кресле. Рябина вымерла. Лег сенбернар без сил. Сын Прохора погиб в Полесье. Лошадиный старец, рыжий Чародей, Полуослепнув, вышел из конюшни, Побрел к воротам, тяжко захрапел, Споткнувшись о любовь кудлатой Нюшки, И умер у ракит, где он хозяйку ждал. А все-таки нахлынули просторы! Где только скудный чайник закипал, Необычайные велися разговоры! Громадный выбор свадеб, бед, удач! Заветных ценностей широкая продажа! Кипучий рынок, случай, рваный плач — И барышня кармином губки мажет, Чтоб студией отчаянье отбить. Да, это было молодости время! Вы скачку всадников не сможете забыть, Юнцов последовавших племя! Елизавета Ивановна, куда вы? Старуха спешит на крыльцо. В грудь снежная вьюга давит, Когтями впивается в лицо. Безумны бледные взоры, Отвисла мокрая губа, Грязноватых морщин узоры, Бритая наголо голова! Она в нижней юбке идет топиться В замерзшем пруду. Клавдия, дверь запри, Схвати костлявую ношу, Снежные слезы утри! «О, как я одинока, бессемейная! Смерть не так жестока, Если бы семья!» Раздается ночами сдавленный стон. Коптит лампа. Дорог керосин. Наконец-то в окне проясняется синь. Новый день у окон! «Едем это мы ночью в поезде. А я завалился спать на верхнюю полку, потому как на станции здорово выпил. Едем, едем. Я чую — скверно мне, тошно. Нагнулся, не успел спрыгнуть, вырвало. Да как! Прямо на лысину командира. „Виноват!“ — кричу. А он осердился, ругал, Ругал, да отослал в последний вагон И запер на сутки. Протрезвел я. Гляжу:
