Я несколько раз пытался навести его на рассказ о советских «специалистах», раза два он воодушевлялся, видимо встречи с ними все-таки были, но спохватывался и промычав что-то невразумительное: «Ну да, но мы этим не занимались, их сразу отправляли в Преторию…», менял тему.
Он был слишком привязан к «дахе» или «гандже» и был, если можно так выразиться, немного слишком деятельным. Он все время вынашивал и пытался претворить в жизнь какие-то удивительные проекты, обычно кончающиеся ничем.
Другой ветеран войны в Анголе — Billy S*** был совсем не похож на G*** и по возрасту и внешне — по мефистофельски прихрамывающий и скорее похожий на Юла Бринера из «Великолепной семерки», чем на рок-звезду, да и характерами они совсем не сходились. Билли был немногословным, излучающим волны скрытой агрессии. Если G*** был иногда злым, иногда забавным лохматым и вечно суетящимся щенком, то Billy был волком — одиноким хищником.
Он не любил черных, цветных и т. д., хотя ему приходилось работать именно с ними — он был диспетчером, отправлял и принимал заказы, распоряжался транспортом, шоферами, каждый день организовывал, по распоряжению нашего босса для меня транспорт на и с работы.
Когда я увольнялся, Billy сказал мне: «Пока я здесь, никогда больше иностранцев в компании не будет!»
Наверное он имел в виду евреев, так как в общем-то был антисемитом, что иногда прорывалось. Мог ли он исполнить свое обещание? Вряд ли… А вот как я стал евреем — следующая история.
Почему я вспомнил Билли? В 1992 или 1993 — не помню точно, а в справочники лезть просто лень — в Южной Африке проводился последний апартеидный референдум. Белое население и только белое, пригласили ответить на один вопрос — поддерживают ли они реформы Де Клерка. Ответ «да» означал всеобщие выборы 1994 года и несомненный приход к власти чёрного правительства. «Нет» — что это могло означать объяснил мне Билли. В день перед референдумом я спросил его, как он собирается голосовать. «Я буду голосовать за реформы» — ответил он и видя недоумение на моем лице, пояснил «я терпеть не могу «кафров», но я хочу жить».
Значение его слов мы узнали позже, уже после 1994 (вам нужно напоминать, что на референдуме белые сказали «да»?). В «Музее Африки» мы забрели в тихий пустовавший зал и обнаружили там уникальную выставку — «Подготовка к рефендуму». Имелась в виду подготовка чёрного населения к белому волеизъявлению. Готовились к гражданской войне, готовили топоры и бутылки с «молотовским коктейлем», самопалы и бомбы. Особенно нас впечатлил один экспонат — что-то вроде мачете с крюком на конце ручки. Нам позже рассказали, что крюк служит для выдирания кишок из живота.
Но вернемся к еврейской теме.
В Южную Африку мы попали из Израиля, в компанию меня привезли из «Chabad House», привез сам Mr Z***, принимал на работу меня сын Элиота Вайнштейна — Поль. Конечно в компании коллеги посчитали меня евреем. Об этом впервые сказала соседка по офису, когда я выбрался из склада и занял место в отделе доставки. Моей соседкой была старушка-еврейка, которую я за глаза называл бабой Соней. Круг ее обязанностей я не уверен, что понимаю и сейчас — что-то она проверяла, что-то куда-то записывала… Самое главное, что её работа оставляла много времени для разговоров со мной, мои служебные занятия после повышения в общем-то стали не слишком обременительными, так что мы могли беседовать, насколько мне позволял мой английский. Она рассказывала мне, как хорошо ей жилось в той — старой Африке, рассказывала о своей семье, которую к тому моменту она как-то незаметно растеряла (муж умер, дети разъехались). Работа была для неё скорее отдушиной, клубом, муж оставил ей вполне приличный капитал и особо в деньгах она не нуждалась. Отказываться от присвоенной мне национальности я не считал нужным, хоть чукчей назови, к тому же объяснять всем, что я русский-русский считал глупостью еще в России. Никаких привилегий ни та, ни другая национальность мне не давала — в стране, где бок о бок живут выходцы со всего мира важна скорее религиозная принадлежность, а я так же мало чувствовал себя христианином, как скажем, буддистом.
Платили мне немного, но продвигался по служебной линии я довольно быстро, так, что через полгода уже был назначен на должность stock manager. Оклад увеличился, были надежды, но не было желания.
Часто я замирал над своим каталогом — я уже не имел отношения к складу и сидел в оффисе — и с тоской думал, что до пенсии просижу принимая и отпуская какие нибудь «infrared detector XZ-254» или «sensor 25B-345» Со временем, возможно, переберусь на второй этаж — там сидело начальство — но оторваться от сенсоров и детекторов вряд ли смогу.
Так бы и случилось, но неожиданно мне повезло…
Повезло! Странное слово, которое выражает всё или ничего. Конечно есть бесспорные везения. Вернулся живым с войны — повезло! Могли бы и убить. А если вернулся, но искалеченным? Повезло?
В нашей заграничной судьбе такие «везения» были на каждом шагу — пошли в аэропорту с людьми из Chabad'а — повезло? А если бы пошли с Троицким? Как повернулась бы наша судьба? Многое могло быть другим, но на пользу или во вред? Кто может снова проиграть судьбу, проверить, перепрограммировать?
Так же относительно в конечном счете и мое следующее везение. Кем бы я был сейчас? Где бы я был? Но случилось то, что случилось.
Случилось, что нас навестил один человек. Мы знали его по кейптаунскому летнему лагерю «Bikkur Cholim» куда наши дети ездили два года подряд в 1992 и 1993 году. Лагерь был благотворительный, собирали туда детей из неимущих или малоимущих еврейских семей и везли в Мюзелберг, куда мы сами добрались совсем недавно. Жили они там в палатках, ездили на экскурсии, устраивали представления, праздновали все вместе дни рождения — чем не пионерский лагерь времен наших родителей… Один из «вожатых» и зашел к нам как-то на огонек. Был он и правда чем-то похож на первых вожатых- комсомольцев, одержимостью, влюбленностью в свое дело что-ли, только вместо красного галстука носил «кипу» и был не ортодоксальным ленинцем, а не менее ортодоксальным «хасидом».
Далее события (везения, совпадения) разворачивались стремительно. В ходе разговора выяснилось, что в одну вновь открываемую школу нужен учитель экономики и что принципал (директор) этой школы хороший его знакомый. Через несколько дней я был приглашён на интервью, а еще через две недели начал новую жизнь в качестве учителя в государственной «multi-racial» йоганнесбергской школе.
На первых порах, конечно было нелегко — я не имел ни малейшего представления ни о моем учебном предмете — «accounting», ни о самой профессии учителя. Всему пришлось учиться уча, в том числе и английскому — специфический, профессиональный язык мы в школе не проходили.
А такой казалось бы незамысловатый вопрос, как имена учеников. Для меня поперву все эти Нтомбифути, Нкосинати, Номатомсанквы были совершенно непроизносимы и незапоминаемы.
Но это был переходный период — май 1993 года — и новое дело в преддверии новых времен было новым для большинства учителей, не только для меня.
Жаль, что моя книга так и останется недоступной для моих коллег, как много тёплых слов я мог бы сказать о многих из них. Нет не о всех, встречал я конечно и открытую «нелюбовь», скажем так, особенно среди чистокровных гордых британцев. Меньше всего, чувствовал я аромат ксенофобии, когда общался с «хозяевами» этой страны — белыми — «африканерами» и черными — зулу (а не «зулусами», как почему-то называют их в России), хкосо (вместо «х» должен произноситься некий щелкающий звук доступный по- моему только им самим), ндебели — удивительно талантливым народом, врожденно и ярко самобытным и всеми другими — венда, басуту и т. д., из ведь в ЮАР только официально 9. Казалось бы, за что им нас — пришельцев — любить, да что там любить, просто терпеть, а вот ведь! Кто доверил мне учить детей — африканер Де Бир. Положим у него мог быть собственный интерес — украсить новую, открывающуюся школу доктором наук, но тем не менее он принял меня на работу, сделал что мог для меня и для моей семьи.
Кто возил меня в Преторию оформлять документы на регистрацию и создавал «режим наибольшего благоприятствия» на первых порах моей школьной карьеры? Чистокровный африканер Херт (не Герт — он сам учил меня выговаривать это имя) Фан Фирен.
Итак я начал работать школьным учителем и работаю в той же самой школе уже более десяти лет.
