было с ним интересно, но иногда напряженно. Ариэль мог, как говориться, «взбрыкнуть» на ровном месте, нет, не взорваться эмоциями, но вдруг прорваться желчными шутками или полу-оскорблениями. С нами он вначале сдерживался, да и потом позволял себе это не часто, но с другими, особенно с теми, кто оказывался в какой-то зависимости от него…
У него была недолгая любовница. Она была старше Ариэля, не уродина, но и не красавица, доведенная почти до истерики странным мужем, который вместо поисков работы почему-то занялся изучением японского языка и, конечно, элегантный, загадочный Мальчик Бананан заставил её потерять голову, тем более, что муж, судя по всему ею не очень интересовался.
Боже мой, как издевался над ней Ариэль, когда приходил к нам. Доставалось и неудачнику мужу и даже невинному ребёнку, действительно несколько странному мальчику, маленькому пироману с признаками дегенеративности. Но это не главное. Хотя нам все эти рассказы не очень нравились — спишь с женщиной, так не ругай её на каждом перекрестке — но нужно признать, что злословие за спиной — нормальная тема разговоров за эмигрантскими столами.
Помню, на свадьбе нашего знакомого, мы с женой оказались за одним столом с командой музыкантов, бывших русских. Некоторые приехали сюда из воюющего тогда Баку по приглашению местного симфонического оркестра, прижились, передащили коллег из России… Жизнь могла бы быть прекрасной, но оркестр лишили государственной дотации, а потом и вовсе распустили, новые власти решили, что когда народ голодает, симфонические оркестры не нужны (нужны Мерседесы для новых чиновников). Но впрочем не в этом дело. За столом заговорили о Баку, мы сказали, что у нас там когда-то жила хорошая знакомая. И вдруг раздался визг одной из музыкальных дам, именно — визг и это не литератрный прием, именно такой степени достиг её восторг:
«С***? Журналистка? Конечно мы все её знали! Она однажды брала интервью у К*** (последовала фамилия популярнейшего актёра и певца того, да и нынешнего времени, неотразимого красавца и супермена)».
Я сказал, что слышал об этом от неё самой.
Именно этого и ожидала дама. Взорвавшись сатанинским смехом она закончила:
«А она говорила, что пошла к К*** в гостиницу и там, вместо того, чтобы брать интервью, сама ему дала?!» — ух, как было смешно этой милой, но значительно перезрелой музыкантше, как она повторяла чуть-ли не весь вечер: «Пошла брать интервью, а сама — дала!»
Обсуждая на следующий день свадьбу и всё, что там произошло, мы с женой обнаружили, что оба едва сдержались и не сказали милой даме, что по-нашему мнению у неё избалованный К*** просто не взял бы ни интервью, ни что нибудь другое и не этим ли объясняются её завышенные критерии нравственности.
Но Ариэль не только говорил гадости, он помогал, опекал как мог эту не совсем счастливую женщину, присматривал за её тихим странным сыном… Он даже каким-то образом участвовал в судьбе её мужа, не помню уж в чем выражалось это участие.
Впрочем, на первых порах нас все это не очень касалось, круг наших знакомств практически не пересекался, злой язык Ариэля не жалил или почти не жалил наших редких новых знакомых, а его суждениям о неизвестных нам людях мы не имели оснований не верить.
Мы стали почти неразлучны. В начале 1992 года на его машине (своей у нас еще не было) отправились в столь загадочное в те времена «Сан-Сити». Мы в первый раз покинули ось Йоганнесберг — Претория, в первый раз углубились в неизвестную Африку. Он был прекрасным спутником, даже несмотря на страсть к скорости. На прямой, как стрела, новой ещё тогда дороге он разгонялся до 180 км, лихо обгоняя на своём Сити-Гольфе «Мерседесы» и «БМВ».
В следующем году втроем (я взял с собой сына) мы совершили еще одно путешествие. Это был, как теперь я понимаю сумасшедший маршрут — почти весь Восточный Трансвааль, Крюгер парк, и все это за три дня. На карте все было так близко, так доступно — доезжаем сюда, останавливаемся здесь… Мы и в самом деле побывали везде, где хотели, проехали добрую половину Северного Дракенсберга и Крюгер парка, посмотрели зверюшек, водопады и каньоны, горы и долины — но только наверное потому, что за рулем был Ариэль. Что-то гнало его вперед, не давала передохнуть, расслабиться. Он как будто испытывал предел собственных возможностей, а может быть скорость его восприятия была совсем другой. Не могу забыть странный диалог на каком-то из длинных перегонов, по моему на пути домой:
— Расскажи мне об искусстве — неожиданно попросил он меня.
— Что ты хочешь знать, о каком искусстве?
— Вообще об искусстве. С древнейших времен до наших дней…
— Ариэль, это невозможно. Во-первых я не специалист, но даже для меня это необозримая тема…
— Расскажи всё, что ты знаешь и расскажи о самой идее искусства…
Как вам нравится такая задача? Я, помню, рассказал ему то, что знал, что помнил из книг, а он задавал вопросы, которые свидетельствовали о его действительном невежестве, но вопросы, как говорят всегда были «по делу», как-то математически выверены и всегда вели от периферии, из леса неинтересных ему фактов к центру, к сути, к идее.
Не знаю, много ли он вынес из моего сбивчивого рассказа от египтян до Малевича и Дали, но в конце концов он кажется остался доволен.
Такой он был во всем. Он хотел всё и немедленно. И нужно сказать, что многое ему удавалось.
Я помню один вечер в нашем ковчеге, в Aintree Flats. Ариэль тогда искал работу и на следующее утро у него было назначено интервью в какой-то из крупных компьютерных фирм.
— Всё в порядке, — сказал нам он — им нужен специалист по *** (он назвал какой-то из неведомых мне языков программирования).
— А ты его знаешь? (Этот неведомый язык).
— Нет! Ну и что, я одолжил компьютер, книги у меня есть — Ариэль указал на два или три толстенных тома лежащих на столе — вся ночь впереди…
Интервью он прошёл, получил приглашение на работу, правда не помню, воспользовался им или нет — мы честно говоря запутались в его бесчисленных работах. Но об этом позже…
«Время-не-ждет!» Лозунг героя Джека Лондона был лозунгом Ариэля.
Незабываема история его женитьбы, но об этом нужно рассказывать подробнее.
Её конечно не звали Дарлинг, но Ариэль приклеил ей это имя-прозвище и так её все и звали, потом и даже сейчас, когда она бесследно растворилась в знойном африканском воздухе и когда мы изредка вспоминаем эту историю.
Ариэль жил тогда в маленьком уютном котедже на склоне Northcliff'а, мы часто бывали у него, к нему наверное приезжали другие его знакомые, но казалось, что ему приятнее одиночество и мы даже cтали думать, что он так и проживет в своём уютном доме отшельником. Но случилось то, что изменило, если не сказать — переломило его жизнь.
Она появилась в наших краях так же странно, как и всё, что связано с ним. Приехала с мужем, «новым русским», в гости к подруге и вдруг осталась в Южной Африке, осталась без мужа, который как-то удивительно мирно уехал в Россию, осталась с Ариэлем.
Всё сразу было как-то не так. Как-то слишком бурно развивался их роман, как-то неожиданно они решили пожениться, хотя конечно в их решении не последнюю роль играл вопрос документов. Был ли их брак фиктивным? Уверен, что со стороны бедного Ариэля — нет. Слишком серьёзно он боролся за свое счастье, слишком безоглядно бросился налаживать семейный очаг. Возможно сыграло роль одиночество, наверное это оказалось не так просто иметь единственных компаньонов — ядовитых змей в стеклянных ящиках. Возможно права моя жена, она всё же врач, когда говорит, что всё это явные симптомы психического отклонения. Отсутствие реальных эмоций и вместо этого рассудочное понимание, что в таких обстоятельствах полагается делать то-то и то-то. Вместо чувства привязанности, необходимость поддерживать отношения, мысль, что нужно к кому-то быть добрым, вместо настоящей доброты, имитация любви, так как люди должны влюбляться. Отсюда и жестокость, так-как в глубине души эмоциональный холод.
С её стороны возможно было желание зацепиться, начать новую жизнь в Южной Африке. По всему
