Тайна смерти Петра III

– ахиллесовой пяте его царствования – союз с Пруссией в перспективе сулил много выгод. Но воспользоваться ими сумела Екатерина II, как и плодами других преобразований мужа. Важно отметить последовательность, даже преемственность, их действий. На словах всячески открещиваясь от нелепых предприятий супруга, наша героиня двинулась в ту же сторону, умело обходя препятствия, о которые споткнулся ее предшественник.

Значит, выбора у монархов не было. Они занялись решением насущных проблем, и последние подтолкнули их к близким шагам. В тогдашней русской действительности оказалось важнее не что, а как делать. На одной и той же дороге можно забрести в грязь, а можно благополучно пройти по бровке, не замочив ног. При единстве стратегии разные полководцы используют разную тактику.

Именно тактические начинания вели Петра к гибели. Страдая, как и многие представители его дома, страстью контролировать мельчайшие проявления государственной жизни, император блокировал работу Сената и сосредоточил управление в руках сравнительно узкого Совета. Результатом мог стать только коллапс правительственной деятельности, так как небольшой орган захлебнулся бы от вала документов.

Избрав средством оживления торговли бумажные деньги, Петр, вместо того чтобы обеспечить их серебром, скопил благородный металл у себя и фактически вывел его из оборота. Это грозило крахом финансовой системы России.

Новая война только приблизила бы страшную развязку. Вчерашние союзники России – Франция и Австрия – силой вещей оказывались бы ее врагами, связанными с Данией. А измотанная и обескровленная армия Фридриха II мало чем смогла бы помочь.

Вот почему заговор против Петра III стал не только заговором близких к Екатерине II лиц, желавших простой замены фигуры на троне. Это был в широком смысле слова заговор «обеспокоенных граждан», испугавшихся за судьбу страны. Если бы наша героиня не приняла участия в мятеже, он произошел бы сам собой, с другими персонажами и, возможно, с иными результатами. Но взрыва было не избежать.

Императрица и ее сторонники, давно готовившиеся к захвату власти, сумели аккумулировать вокруг себя общее недовольство и встать во главе его. В их лице потенциальные мятежники получили готовый центр. Но наивно предполагать, будто узкая группа «друзей Екатерины» могла вызвать такую волну возмущения, которая захлестнула Петербург в июне 1762 г., накануне новой войны. В свержении Петра III были заинтересованы самые влиятельные слои тогдашнего общества: духовенство, армейское офицерство, гвардия, столичное чиновничество и даже заметная часть двора. В таких условиях наша героиня могла либо стать надеждой оппозиции, либо самоустраниться и разделить участь мужа. Она выбрала первое.

«СКОРО СОЙДЕТ В МОГИЛУ»

В сущности, у Екатерины не было выхода. Тучи сгустились над ее головой настолько, что гроза могла разразиться в любую минуту. С первого дня новый император показал супруге ее место – как можно дальше от него и от власти. 11 января Бретейль доносил своему кабинету: «В день принесения поздравлений императрица выглядела до крайности удрученной. Уже очевидно, что она не будет иметь никакого влияния, и мне известно о ее намерении вооружиться философским терпением. Однако для характера ее жанр сей отнюдь не свойственен». Французский дипломат считал Екатерину слишком пылким и темпераментным человеком, чтобы примириться с унижениями.

Последних было достаточно. Ни о каком внешнем соблюдении уважения к супруге речи не шло. Встретив однажды во дворце ювелира Иеремию Позье, шедшего от императрицы, Петр настрого запретил «бриллиантщику» принимать от нее заказы. Садовнику в Петергофе государь не разрешил отпускать жене любимые фрукты²⁵². Такие мелочные поступки были в характере Петра. Они проявлялись и по другим поводам. Штелин описал случай, как на прогулке в Летнем саду императору встретился француз, не поприветствовавший его поклоном. Петр приказал адъютанту догнать наглеца, «влепить ему в спину палашом 20 фуктелей и сказать: “Так его величество учит вежливости невоспитанных французов”»²⁵³. В этот момент уже было ясно, что Франция окажет Дании военную помощь. Император собирался скрестить с французами клинки на поле боя, а вышло – выдрал одного невежу да выслал из столицы французскую оперную труппу…

18 января Бретейль продолжал: «Императрица находится в самом жестоком положении… Трудно себе представить, чтоб Екатерина (я знаю ее отважность и страстность) рано или поздно не приняла какой- нибудь крайней меры. Я знаю друзей, которые стараются ее успокоить, но, если она потребует, они пожертвуют всем для нее»²⁵⁴.

Любопытно сравнивать донесения французского и английского дипломатов. Если Бретейль постоянно торопился, забегал вперед и старался угадать развитие ситуации, то Кейт, напротив, заметно отставал. «По-видимому, с императрицей пока еще не слишком советуются, – неохотно отвечал он на запрос из Лондона 30 января, – кредит ее не столь уж велик. А племянница канцлера графиня Елизавета Воронцова в дела совершенно не вмешивается»²⁵⁵.

Вывод напрашивался сам собой: обращаться следует лично к императору, как поступал Кейт. Но в это время политическая ситуация в Англии изменилась. Одержав победы в Индии и Северной Америке, Британия желала заключить выгодный мир и тяготилась союзом с проигравшими пруссаками. Новое правительство графа Дж. С. Бюта (Бьюта) отказало Фридриху II в субсидиях. Русскому послу, князю А.М. Голицыну, в Лондоне дали понять, что теперь Англия «охотно бы согласилась» на «удержание» Россией «Прусской провинции»²⁵⁶. Вспомним, с каким благородным возмущением Кейт выслушал план Ивана Шувалова о присоединении Восточной Пруссии. Теперь все оказалось возможным. Но время было упущено. В Петербурге дули новые ветры.

Сообразно с ними медлительный тугодум Кейт упрямо держался прусского союза. Он понимал, что его отношения с Петром III безоблачны лишь до тех пор, пока Британия помогает Фридриху II. Это обстоятельство следует помнить, читая доброжелательные отзывы посла об императоре и сталкиваясь с его нежеланием вступать в контакт с Екатериной. 19 марта Кейт внушал своему кабинету: «Императрица имеет теперь лишь малое влияние. Всем ныне ведомо, что с ней не только не советуются по делам государственным, но даже партикулярным, и обращение к ее величеству суть далеко не лучшие из способов добиться в чем-либо успеха»²⁵⁷. Видимо, начальство настойчиво советовало послу наладить прежние дружеские отношения.

Тем временем, по словам Бретейля, Екатерина «завоевывала умы». «Не в ее природе забывать угрозу императора заключить ее в монастырь, как Петр Великий заключил свою первую жену, – рассуждал дипломат 15 февраля. – Все это вместе с ежедневными унижениями должно страшно волновать женщину с такою сильною природою и должно вырваться при первом удобном случае»²⁵⁸.

После похорон свекрови императрица, казалось, отдалилась от всего. Ссылаясь на недомогание, она предпочитала оставаться в своих покоях и не показываться на глаза мужу, чтобы не навлекать на себя его гнев. «День рождения императора праздновался с изрядной пышностью, – доносил Кейт 23 февраля. – Императрица на сем торжестве не присутствовала». Скупой на детали Штелин в марте отметил: «Весь этот месяц императрица не выходила по причине боли в ноге и других болезней»²⁵⁹. О нездоровье Екатерины знали при дворе и приписывали его глубокой тоске. «Императрица сильно придается горю и мрачным мыслям, – сообщал 14 апреля французский посол. – Люди, ее видящие, говорят, что она неузнаваема, что она чахнет и скоро сойдет в могилу. Уже три недели как у нее не прекращается скрытая горячка»²⁶⁰.

Шел последний месяц беременности Екатерины. 11 апреля она произвела на свет сына. Роды были тайными. Чтобы отвлечь внимание императора, преданный камердинер нашей героини, Василий Шкурин, поджег собственный дом на другом конце города. Петр III обожал пожары, не пропускал ни один, всегда приезжал и распоряжался, как тушить. Поэтому толпа придворных во главе с самодержцем-пироманом отправилась поглазеть на пламя, а Екатерина разрешилась от бремени. Мальчик получил имя Алексея Бобринского и первые годы жизни провел в семье Шкуриных.

Любопытно, знал ли Петр о случившемся? Есть косвенные сведения, позволяющие предположить, что связь жены с Орловым не была для него тайной. «Однажды за ужином, – сообщал Штелин, – читали императору список генералов и полковников, которых должно было произвесть. …Когда дошла очередь до тогдашнего генерал-майора Орлова, он громко закричал: “Вычеркнуть, вычеркнуть! Я не хочу иметь у себя в службе генерала, которого били крестьяне”»²⁶¹.