Речь шла об отце знаменитой пятерки – Григории Ивановиче Орлове, но последний скончался еще в 1746 г., следовательно, никак не мог попасть в список, который императору зачитывали за столом. Вероятно, разговор о генерал-майоре, побитом монастырскими холопами, возник в связи с новыми производствами, и Петр III сказал профессору, что вот-де, у него не будет таких никчемных генералов, как у тетки. За давностью лет детали забылись, и Штелин передал беседу не во всем верно. Но факт на лицо – государь пренебрежительно отзывался о семействе и намекал, что Орловым от него чинов не видать. Между тем следующий чин Григория Григорьевича был именно полковничьим, а начиная с него, государь подписывал все назначения лично.
В Манифесте 13 июля Екатерина II писала о муже: «Презрел он законы естественные и гражданские: ибо, имея он единого Богом дарованного Нам Сына, Великого Князя Павла Петровича, при самом вступлении на Всероссийский Престол, не восхотел объявить его наследником престола… а вознамерился… Отечество в чужие руки отдать… Мы с оскорблением сердца то в намерении его примечали, но еще не чаяли, чтобы так далеко гонение его к Нам и Сыну Нашему любезнейшему… простиралося… на погибель Нашу собственную и Наследника Нашего истребление»262.
Что здесь правда? Петр III официально не признал Павла наследником, а в частных беседах не признавал и своим сыном. Ни в манифесте о вступлении на престол, ни в присяге новому императору имя Павла не упоминалось. Крест целовали нынешнему государю и «по высочайшей его воле избранным и определяемым наследникам». Последние не назывались. При этом Петр действовал в полном согласии с законодательством своего деда, провозгласившего, что император сам может избирать себе преемника. Однако по настоянию духовенства имя мальчика было включено в молитву за здравие императорской семьи, читавшуюся в церквях, но только как цесаревича, а не наследника престола263.
Такой поступок в отношении сына говорил о многом. Ведь речь шла об официальных документах. Остальное – сведения из дипломатических источников. Вездесущий Бретейль успел сунуть нос и в эту «кастрюльку на дворцовой кухне». 15 февраля он писал: «Со дня своего воцарения император всего один раз видел сына своего. Многие не усомнятся в том, что, ежели родится у него дитя мужского пола от какой-нибудь любовницы, он непременно женится на ней, а ребенка сделает своим наследником. Однако те выражения, коими публично наградила его девица Воронцова во время их ссоры, весьма успокоительны в сем отношении».
Вероятно, хлебнув лишку, «Романовна» высказала в лицо любовнику горькую правду о его мужских достоинствах. Несмотря на долгую связь у Воронцовой не было от Петра детей, о других побочных младенцах императора тоже не известно. Такое положение заставило бы здравомыслящего государя дорожить имеющимся наследником. Но Петр, будучи импульсивным человеком, игнорировал препятствия на своем пути. Он страстно хотел развязаться с Екатериной и смотрел на признание сына незаконным как на средство достижения этой цели.
Через месяц, 14 апреля, Бретейль снова вернулся к больной для императорской семьи теме: «Вам, должно быть, уже известно, что истинным отцом молодого великого князя является г-н Салтыков, коего царь возвратил сразу же после восшествия на престол и весьма милостиво с ним обошелся. Говорят, что по приезде Салтыкова из Парижа император неоднократно и подолгу беседовал с ним у себя в кабинете. И, как полагают приближенные царицы, старался вынудить у него признание в благосклонности к нему Екатерины». Через 11 дней француз продолжал: «Царь не перестает отличать своими милостями г-на Салтыкова, но царица пока не пожелала увидеться с сим последним под предлогом нездоровья»264.
Встреча Екатерины с бывшим любовником могла оказаться ловушкой. Она не знала, какие блага Петр посулил Сергею за откровенность. и о чем они договорились. Возможно, скомпрометировать ее во время визита. Считается, что Салтыков отклонил требования императора. Рюльер передавал по этому поводу: «Он (Петр. –
Рюльеру же принадлежит еще одно весьма смелое предположение на счет намерений Петра III: «Известнее всего то, что он хотел даровать свободу несчастному Иоанну и признать его наследником престола, что… приказал он привезти его в ближайшую к Петербургу крепость и посещал его в тюрьме»265. На первый взгляд, абсурдность идеи очевидна. Но еще пару месяцев назад выход России из антипрусской коалиции, возврат Фридриху II завоеванных владений и союз с ним показались бы любому здравомыслящему человеку абсурдом.
22 марта молодой император отправился в Шлиссельбург, чтобы лично повидать Ивана Антоновича, и взял с собой… Екатерину. Надо думать, она весьма неохотно покинула свои покои за две с половиной недели до родин, когда внешний вид женщины, сколько ни затягивайся в корсет и ни надевай широкие платья, выдавал ее с головой. Встреча с узником проходила в глубочайшей тайне. Почему Петр повез с собой жену? Объяснение А.Б. Каменского: «Поездка в Шлиссельбург была совместной, ведь речь шла о сугубо семейном, династическом деле»266 не кажется достаточным. Император всячески подчеркивал, что Екатерина – уже не часть его семьи. И вдруг привлек ее к делу, о котором не сказал даже дяде – принцу Георгу267.
Следует помнить, что, как и многие люди с нервными расстройствами, Петр мог быть удивительно скрытен, хитер и склонен к символическим жестам. Без лишних слов он демонстрировал Екатерине крепость. То была недвусмысленная угроза. Что же до Ивана Антоновича, то решение вопроса с престолонаследием по Рюльеру – на грани гениальности. Многолетний страх перед Брауншвейгским домом, интриги иностранных дворов, тайные терзания о законности прав узника – все уходило в прошлое. Петр сам около 20 лет прожил при Елизавете почти под стражей. Что мешало ему столь же пристально наблюдать за другим человеком?
Такую перспективу можно было бы рассмотреть, окажись бедный узник в здравом уме. Но пленный принц не производил впечатление вменяемого. Кейт, с которым Петр поделился своими впечатлениями, доносил 16 апреля: «Император видел Ивана и нашел его уже сложившимся мужчиной, однако же с поврежденным рассудком. Разговор его странен и беспорядочен, и между прочими словами сказал он, что сам он отнюдь не тот, за кого его почитают, что настоящий принц уже давно взят на небо, но, тем не менее, намерен он защищать права той особы, чье имя ему приписывают»268.
Что касается Екатерины, то, взяв ее с собой, Петр показывал жене: без наследника он не останется, даже если у него лично и не будет детей.
Все сказанное отнюдь не означает, что к маленькому Павлу венценосный отец относился плохо. Первое время после восшествия на престол он просто не помышлял о нем. Но Панин не оставлял стараний обратить внимание императора на своего воспитанника. Ему это удалось. «Панин… попросил принца Георгия Голштейн-Готторпского и другого принца, Голштинского, предложить государю присутствовать при экзамене великого князя, – писала Дашкова. – Император склонился только на их усиленные просьбы, ссылаясь на то, что он ничего не поймет в экзамене. По окончании испытания император громко сказал своим дядям: “Кажется, этот мальчуган знает больше нас с вами”»269.
Видимо, экзамен действительно произвел на Петра впечатление, поскольку на следующий день он захотел наградить Панина чином генерал-аншефа. Дашкова описала смятение дяди: «Он был слаб здоровьем, любил покой, всю свою жизнь провел при дворе, очень изысканно одевался… ненавидел солдатчину и все, что отдавало кордегардией». Никита Иванович заявил Мельгунову, что «если ему нельзя будет уклониться от своей новой карьеры, он скорее решится дезертировать в Швецию». Император был озадачен: «Мне все твердили, что Панин умный человек. Могу ли я теперь этому верить?» Тем не менее Петр дал Никите Ивановичу гражданский чин действительного тайного советника, а в указе по этому случаю отозвался о ребенке с заметным чувством: «Воспитание нашего сына великого князя Павла Петровича… такой важный пост, от которого много зависит будущее благосостояние Отечества… наипаче в такое время, когда нежное его высочества сердце и дарованный от Бога разум и понятия питаемы быть имеют»270.
Из текста вроде бы следует, что «будущее Отечества» соединено с Павлом, но наследником мальчик опять не назван. Вряд ли стоит обольщаться и сценой из «Записок» Штелина: «Навещает великого князя Павла Петровича, целует его и говорит: “Пусть пока он останется под прежним своим надзором, но я скоро сделаю другое распоряжение и постараюсь, чтобы он получил другое, лучшее воспитание (военное), вместо
