– Н-нет! – сказал Макс.
– Н-никогда! – сказал Макс.
– Не уговаривай! – сказал Макс.
– Ни за ч-что! – сказал Макс.
– Она т-тебе сама с-сказала? – спросил Макс.
– А ей кто сы…сказал? – спросил Макс.
– Ну так и б-быть! – сказал Макс.
– К-когда? – спросил Макс.
– А мы успеем? В-вот б-блин! – вскочил Макс.
Самое забавное, что во время всей этой тирады Афанасий едва признес два-три слова, спокойно ожидая финала. Он знал, что слов можно не тратить. Поначалу Макс всегда отказывается, после чего его «нет» превращается в «да» методом самоуговаривания.
Час спустя Макс и Афанасий ехали на электричке встречаться с Ниной и Гулей. Макс дремал, вздрагивая головой всякий раз, как электричка ускорялась. Под курткой угадывался шнеппер, с которым он не расставался даже ночью, рискуя отстрелить себе большие пальцы ног.
Афанасий дышал на стекло вагона и задавался извечными вопросами. Вопросы были такими: люблю ли я Гулю? Что такое любовь? Каким образом я могу быть уверен, что это чувство именно любовь, а не симпатия? Ведь Гуля часто кажется мне больше смешной, чем красивой. Ее ноги кажутся мне слишком худыми, а колени торчащими. Меня раздражают ее взвизгивания и привычка все хватать и трогать. Можно ли любить человека и одновременно замечать его недостатки? И может ли такое случиться, что я проживу всю жизнь и никого так и не полюблю? Вдруг я психологически бракованный? Ведь это, в принципе, было бы ужасно!
Афанасий сравнивал себя с Улом, который казался ему идеалом человека – идеалом не голого ума или красоты, а внутренней сбалансированности. Надо любить – Ул любит. Надо драться – дерется. Надо затягивать пояс – затягивает пояс. И не испытывает при этом никаких тягостных сомнений. Зачем нужен ум, будь он неладен, если он даже сам себя поднять не может, а лишь топчется на месте, сортируя по кучкам ненужные впечатления?
Он, Афанасий, мог лучше Ула рассуждать о добре и о пути к добру. Но нырнуть за первую гряду не мог, как ни старался. Улу же это удавалось. Но как удавалось, не понимал и он сам.
«А шут его знает, почему она меня пустила? – объяснял он. – Ну я… ЧУДО! былиин!.. думаю: больно не больно, жарко не жарко. Отброшу лыжи – так на
Все эти вопросы терзали Афанасия до самой Москвы, и лишь в метро он немного расслабился. Гуля и Нина ждали их на самой бестолковой станции – «Арбатской». Причем, разумеется, не на той «Арбатской», на которой они договаривались, а на другой.
Рядом с красивой и хорошо сложенной Ниной, на которую то и дело оглядывались мужчины, Гуля казалась задиристым воробьем. Макс еще издали, пока они еще не подошли, ткнул Афанасия кулаком в бок и прошептал то, что он шептал всегда:
– Ры…раньше надо б-было мы…меняться, а теперь ф-фиг!
Афанасий раздраженно покосился на него и подпрыгнул, утрясая в себе сомнения. Ему хотелось придушить Макса, но он знал, что это бесполезно: шея у Макса слишком мощная. Душить такого – только доставлять человеку незаслуженное удовольствие.
Однако испортить настроение этому гаду, Максу, все же тянуло, и Афанасий ляпнул:
– Встречаться с накрашенной девушкой – унижение для мужчины!
– П-п-пчему это? – удивленно вычихнул Макс.
– Потому что это предполагает неспособность мужчины разглядеть женщину без всей этой сбруи!
Мысль была хорошая, но в сознании Макса она не уместилась, как лыжи в багажнике легковушки.
– Да п-пусть хоть акварельными кы…красками рисуется – зато ны-ноги какие! – заявил он.
Встретившись, они отправились петлять по переулкам, где попадались похожие на сугробы зимующие автомобили. Макс то и дело забегал по такому сугробу на крышу машины и подпрыгивал, пытаясь разбудить сигнализацию. Когда ему это удавалось, он ужасно радовался. Нина дула губы, жаловалась, что за шиворот ей упала снежинка и требовала нести ее на ручках. Афанасий послушно держал руку Гули, которую ему непонятно как всунули, и терпеливо заслушивал перечень всего, что Гуле удалось выиграть за последний месяц.
– Ложки серебряные – двенадцать штук… Подписка на энциклопедию в ста двух томах, кожаные переплеты… Тебе не нужна?
– Неа.
– Если узнаешь кому нужна – скажи. А то у нас весь коридор завален, мать психует… Кольца обручальные – две коробочки по два кольца.
Афанасий напрягся. Тема была опасная.
– А чего так много?
– Я на две фамилии играла и сразу оба первых приза взяла… – прощебетала Гуля. – Еще стиральную машину очередную и подарочный набор для грудничков. Памперсы, пеленальник, весы. Тебе не надо?
– Не в тему. У меня нет детей.
– А ты бы хотел ребенка? – спросила Гуля.
– Да, такого как Макс! Сущий младенец! – брякнул Афанасий, наблюдая, как тот на вытянутых руках поднимает верещащую Нину над головой.
– Знаешь, такой, как Макс, у меня не получится. У меня получится такой, как ты. Худенький такой аккуратненький чучундрик! – серьезно и строго сказала Гуля.
Афанасий покраснел и забормотал полную чушь. К счастью, разговор замялся.
Во дворике старушка выбивала на брусьях ковер. После недавней оттепели деревья отрастили ледяные бороды сосулек. Афанасий отломил сосульку и сунул ее в рот. Приходилось признать: в центре города сосульки были не такие вкусные, как в ШНыре.
В переулках Нина знала одну неплохую кафешку, однако она оказалась закрыта. Теперь на ее месте прописался магазин электроинструмента.
– Какой дурак потащится сюда за инструментом? – спросил Макс и тут же, опровергая себя, приобрел сверла по бетону для общей шныровской дрели. Правда, приобрел совершенно бесплатно, потому что Гуля поспорила, что угадает день рождения матери заведующего магазином, день свадьбы его сестры и еще пару случайных дат.
Все это привело бледненького и мнительного заведующего в такой ужас, что он в тот же день отправился отчитываться к гадалке, стал очень суеверным и три месяца не ложился спать, не обмотав вокруг ноги защитной нитки.
Кафешку они в конце концов отыскали на соседней улице. Это был просторный подвал в старинном доходном доме со стенами, штукатурку с которых сбили до голого камня, что и создало декоративный эффект. Меню было простенькое, чай из пакетиков, зато у кафе было огромное достоинство – оно отлично отапливалось, что этой зимой имело особое значение.
Столик Макс выбирал по шныровской привычке: такой, с которого хорошо просматривалась бы дверь. Гуля расчесывала Афанасию льняные волосы, а он сидел, как томный принц, и позволял играть с собой, как с куколкой.
– Сы…слушайте, вы какие-то пы…придурки! Ты ему еще гы…глаза накрась! – не выдержал Макс.
Гуля повернулась к нему задиристым скворцом, который собирается объяснить вороне, что она не вовремя сказала: «Кар!». Афанасий забеспокоился, что Гуля начнет вопить, но нет. Она спокойно сказала:
– Бедненький Максик! Какой-то ты исхудавший сегодня, плечики узенькие! И бицепс сдувшийся, как тряпочка!
Гуля знала, чем испугать культуриста. Макс вслух сказал: «Ха-ха!» – а сам незаметно оглянулся на свою руку, торопливо напряг ее и только тогда успокоился. Нина и Макс вели себя бурно. Ссорились, мирились, бросались горошинами из салата и толкались под столом ногами. Под конец Макс, у которого обилие мышц
