арьергардов противника. Правда, нашему успеху способствовало недостаточное количество оперативных резервов у противника. Однако он стремился выйти из затруднения, перебрасывая на усиление своих войск перед нашим фронтом отдельные части и соединения с других направлений и вводя в бой все наличные спецподразделения и тыловые части. Так, за истекшую декаду противник перебросил из полосы действий Ленинградского фронта пехотный полк 58-й пехотной дивизии, а с участка 3-го Прибалтийского фронта 126-ю пехотную дивизию, три полка из других дивизий и несколько фузилерных батальонов. Кроме того, из резерва были введены в бой 16-й полицейский полк, 3-й латышский пограничный полк и до 20 отдельных и специальных батальонов.
В результате боев нашими войсками почти полностью были разгромлены 6 пехотных полков, 7 пехотных батальонов, 2 штурмовых батальона, 1 саперный и 1 охранный батальоны. Остальные подвергшиеся нашему удару части и соединения противника потеряли от 30 до 50 % личного состава и много вооружения. Было взято в плен свыше 5000 человек, уничтожено 30 000 солдат и офицеров противника.
О стремительности нашего наступления красноречивее всего свидетельствовали сами гитлеровцы. Обер-ефрейтор 159-го пехотного полка 69-й пехотной дивизии Франц Валькоук писал своей жене в Зальцбург: «Я еще никогда в жизни не бегал так много, как за последнюю неделю. Долго это выдержать невозможно. Это совершенно изматывает человека. Такое отступление – это что-то ужасное».
Обер-ефрейтор Бруно Шлаговский сообщал своей жене в Грауженец: «…Моя дорогая, так никогда не было, как сейчас, мы летим, как летучие голландцы, назад. Прошли уже половину Латвии… Но какие лишения мы переносим, невозможно описать. Это не нормальное отступление, а настоящее бегство». Он же писал своему другу унтер-офицеру Вилли Крюгеру 20 июня 1944 г.: «Мой дорогой, нам пришлось выдержать очень тяжелые удары. Наш батальон почти разбит. Мы три дня не ели и не пили. Только бы подальше удрать от них».
Дисциплина в частях, подвергнувшихся нашим ударам, заметно снизилась.
Пленный из 485-го пехотного полка 263-й пехотной дивизии Филипп Шерер показал: «16 июля, когда мы отступали от Опочки, среди солдат прошел слух, что мы окружены, хотя это не соответствовало действительности. Один солдат выскочил из окопа и бросился бежать в лес с криком: «Русские прорвались, нужно быстрее отступать!» Командир штабс-фельдфебель Клюще приказал ему немедленно возвратиться, но солдат продолжал бежать… Минут через 20 отступила и вся рота».
Офицеры принимали жесткие меры, вплоть до расстрела, чтобы восстановить порядок и дисциплину в подразделениях, приостановить отступление.
«14 июля вечером наше положение стало очень напряженным, – рассказывал военнопленный ефрейтор штрафной роты 159- го пехотного полка 69-й пехотной дивизии Гельмут Бешьен. – Огонь русских нарастал, а снаряды «катюши» достигали даже командного пункта батальона. Все были подавлены и не знали, что делать. Десятки солдат самовольно уходили с позиций в тыл. Их собирали и снова отправляли в окопы. Через некоторое время солдаты опять покидали позиции и их снова заставляли возвращаться. Так повторялось три-четыре раза. Чтобы восстановить дисциплину и поднять боеспособность, командир 1-го батальона капитан Бокрандт отдал приказ стрелять в дезертиров, и когда солдаты вновь побежали из окопов, их начали расстреливать, 7 человек было убито».
Гитлеровская ставка, чтобы избежать катастрофы на «восточном валу», прибегла к энергичным мерам. 23 июля в командование группой армий «Север» вступил генерал-полковник Шёрнер. Командир разбитой 28-й пехотной дивизии генерал Шаль де Болье был отстранен от должности, принимались все более крутые меры по восстановлению дисциплины, дело дошло до того, что легкораненым запрещалось покидать поле боя и уходить в лазареты. Был издан специальный приказ, гласивший, что «тот, кто без письменного разрешения командования группы армий оставит ее зону, подлежит расстрелу. Тот, кто позже 9 часов будет обнаружен в зоне группы армий или в населенных пунктах ее тыла вне своей части без соответствующего удостоверения своего командира, будет немедленно предан военно-полевому суду».
И надо сказать, что дисциплина в войсках группы армий «Север» в целом оставалась на довольно высоком уровне. Так что действия воинов Прибалтийских фронтов проходили в условиях ожесточенного и, за небольшим исключением, умелого сопротивления.
Повсеместно население освобожденных сел и городов встречало бойцов Красной Армии с исключительной радостью и воодушевлением, всячески выражая им свою благодарность. Волнующие сцены встречи воинов Красной Армии с освобожденным населением превращались в импровизированные митинги, на которых местные жители рассказывали о своих страданиях под гнетом немецкой оккупации, о преступлениях немецко- фашистских захватчиков.
Горячая встреча жителей с бойцами и офицерами частей 29-й гвардейской дивизии в деревне Крымы Опочкинского района вылилась в яркую демонстрацию благодарности освобожденного населения воинам Красной Армии. Жители плакали от радости, они выстроились вдоль дороги с молоком, хлебом, холодной водой, угощали, отмывали бойцов, благодарили, старухи осеняли крестом проходящих. Подобная встреча произошла в деревне Медведица и во всех других селах, что располагались по пути движения частей. Жительница упомянутой деревни Иванова кланялась бойцам, плакала, слезно просила помочь освободить ее дочь Валентину, угнанную немцами в Германию.
В деревне Терболы жители встретили бойцов в праздничной одежде с лозунгами на красных полотнищах: «Да здравствует Красная Армия – наша освободительница!», «Да здравствует наша Родина!».
Многие села казались вымершими, жители, боясь отправки в Германию, прятались в лесах и на болотах. С появлением наших частей население возвращалось, выходило нам навстречу.
В районе д. Новоглазово при подходе частей 7-й гвардейской дивизии в течение нескольких часов собралось до 500 человек. Возник митинг, на котором выступил с докладом об итогах трех лет войны заместитель командира 26-го гвардейского стрелкового полка гвардии майор Гусев.
В деревне Глушнево из леса вышло 45 женщин, детей и стариков. Они 5 суток скрывались от немцев на болотах. Татьяна Кильянова рассказала бойцам 7-й гвардейской дивизии о том, что пять дней тому назад все они были насильственно угнаны полицией в деревню Михалково в специальный лагерь для дальнейшей пересылки в Германию. Прослышав про наступление Красной Армии, они ночью бежали. После рассказа о зверствах и издевательствах над местным населением Татьяна при общем одобрении собравшихся заявила: «Наконец-то мы дождались вас, родные! Спасли вы нас!»
Анна Ивановна Федосеева из деревни Гвоздни рассказала: «В течение трех лет я прятала двух своих дочерей и сына в подвалах, в поле, в лесу. Несколько раз отдавала большой выкуп старосте, чтобы сохранить детей при себе. За неделю до прихода Красной Армии немцы устроили в нашей деревне облаву и угнали за проволоку мою 14-летнюю Нину. Вообще из наших сел немцы забирали к себе в кабалу лучшую молодежь, а перед отступлением угоняли всех, включая стариков и детей. А сколько они забрали нашего хлеба и нашего добра! Сколько оскорблений и избиений нанесли они нам! Я прошу вас, мои дорогие, отплатите им за наши материнские слезы, за наше горе; догоните их, освободите наших братьев, сыновей и дочерей!»
Исключительно сильное впечатление произвел на бойцов из 65-й гвардейской стрелковой дивизии рассказ жительницы деревни Юрово Степеновой о том, как немцы били плетьми детей, пытаясь узнать, кто поджег дом немецкого коменданта и где скрываются партизаны.
Митинги, беседы политработников и агитаторов, рассказы мирных жителей оказывали большое идейное воздействие на бойцов и офицеров, еще больше разжигали их ненависть к врагу, стремление быстрее завершить его разгром.
Немецкие захватчики, оккупировав Опочку в июле 1941 г., сразу же приступили к расстрелам коммунистов и комсомольцев, работников местных органов власти, еврейского населения и других советских граждан. Расстрелы производились на Ворыгинском поле, недалеко от города. На площади города было повешено несколько человек, в том числе одна женщина.
Расстрелы в Опочке продолжались в течение всего времени немецко-фашистской оккупации.
Особенно участились расправы с населением в 1944 г., перед отступлением захватчиков.
На территории бывшего военного лагеря немцы создали «исправительный лагерь», обнесенный двумя рядами колючей проволоки, в который бросали сотни людей по малейшему подозрению за связь с партизанами или за непочтение к немецким властям. Во дворе были устроены огневые точки и создана круговая оборона. В лагере находились также и военнопленные, в числе арестованных полевой жандармерией были и латыши. Многих держали в специальном бараке в летнем саду. Не успели немцы достроить уже начатую большую тюрьму.
Из рассказов самих арестованных и судя по надписям на стенах, людей на допросах били, пытали, многих расстреливали, причем расстреливали не только здесь, но и в гестапо, которое помещалось в здании городской библиотеки. При осмотре помещения политработниками 10-й гвардейской армии был обнаружен во дворе гестапо ящик с человеческими костями и черепами.
Немцы гоняли на принудительные работы жителей города. Хлеб выдавали только работающим: по 350 г в день взрослым и по 175 г детям. В 1944 г. условия жизни в Опочке ухудшились. Выходить из города запрещалось под угрозой
