Джин Вулф
ПОДМЕНЫШ
Наверное, тот, кто найдет эти бумаги, поразится простодушию автора, спрятавшего их под камнем, вместо того, чтобы бросить в почтовый ящик, или картотечный шкаф, или, на худой конец, под фундамент, словом, в те места, которые считаются наиболее пригодными для хранения таких сочинений. Но в сложившихся обстоятельствах не умнее ли спрятать документы, подобные этим, в чреве сухой пещеры, как я и сделал? И все-таки это более надежный способ, чем картотечный шкаф. Скажите по совести, помните ли вы хотя бы один случай, когда бумаги перечитывались после того, как попали туда, если не считать тех случаев, когда какой-то скучающий клерк проводит очередную инвентаризацию? Да и кто будет их искать?!
Здесь, под нависающим над водой берегом, на отмели, живет гигантская черепаха, с твердокаменным крючковатым носом, когтистыми лапами и огромной хищной пастью. Весной, когда водяная дичь вьет гнезда и несет яйца, она любит проплывать под птенцами бесшумно, как тень. Иногда они успевают что-то пропищать, когда она схватит их за лапки, но даже в них куда больше жизни, чем будет в этих листочках, когда над ними сомкнутся железные челюсти почтового ящика.
Замечали вы когда-нибудь, как жадно они клацают, когда вы отнимаете руку? Невозможно вместо адреса написать на конверте «В Будущее» — ящик все перечеркнет и поставит сверху штамп: «В отдел невостребованных писем».
И все же я должен рассказать эту историю, ибо нерассказанная история — это что-то вроде преступления.
Мой отец умер, когда я служил в армии и находился в Корее. Дело было до вторжения Севера, и предполагалось, что я помогаю капитану обучать тамошний контингент американских войск искусству разрушения. Командование дало мне отпуск по семейным обстоятельствам, как только из госпиталя в Буффало пришла телеграмма с известием, что мой отец совсем плох. Наверное, все было сделано, как надо, во всяком случае сам я действовал без промедления, и все же он умер, пока я летел над Тихим океаном.
Я заглянул в гроб, где голубая шелковая обивка доходила до задубевшей коричневой кожи щек и обволакивала натруженные плечи, и вернулся в Корею.
Нет смысла долго расписывать то, что случилось потом: все можно прочитать в протоколах военно- полевого трибунала. Я не первый и не последний из тех, кто остался в Китае, и не первый и не последний из тех, кто затем передумал и вернулся домой. И в числе многих предстал перед судом. Не стоит вдаваться в подробности: скажем только, что некоторые из заключенных, сидевших вместе со мной в тюремном лагере, совсем иначе помнят все, что там творилось. Словом, вам вряд ли это понравится.
Там, в форте Ливенуорт, я постоянно вспоминал, как мы жили, пока мама не умерла. Как отец мог согнуть гвоздь двумя пальцами, когда мы жили в Кассонсвилле, и я пять раз в неделю ходил в школу Непорочного Зачатия. Кажется, мы уехали за месяц до того, как мне предстояло пойти в пятый класс.
Освободившись, я решил вернуться туда и оглядеться, прежде чем заняться поисками работы. У меня оставалось четыреста долларов, положенных на солдатский депозит еще до войны, и я давно усвоил искусство жить экономно. В Китае этому быстро учишься.
И теперь я хотел посмотреть, действительно ли река Канакесси кажется такой же гладкой, как тогда, давным-давно, и вправду ли детишки, игравшие в бейсбол, успели пережениться, и какими они стали сейчас. Получилось, что какая-то часть моей жизни вроде бы оторвана, отделена от «материка». Поэтому стоило вернуться и посмотреть на этот «остров». Был там один жирный парнишка, который вечно смеялся без всякого смысла, но я забыл его имя. Зато вспомнил подающего, Эрни Коту, веснушчатого, с выступающими верхними зубами, который учился в моем классе: его сестра была центровой, когда мы не могли найти кого-то другого, и имела привычку жмуриться, пока мяч не ударялся о землю прямо перед ней. Питер Палмиери вечно хотел играть в викингов или кого-то в этом роде и довольно часто перетягивал нас на свою сторону. Его старшая сестра Мария командовала и воспитывала нас с высоты своего почтенного тринадцатилетнего возраста. Где-то на заднем фоне маячил еще один Палмиери, младший брат Пол, наш неизменный «хвостик», внимательно наблюдавший за нами огромными карими глазищами. Должно быть, в то время ему было года четыре. Он никогда ни во что не вмешивался, но все мы считали его ужасным надоедой.
С транспортом мне повезло, так что из Канзаса я выбрался довольно быстро. И через пару дней решил, что уж следующую ночь проведу в Кассонсвилле. Но, похоже, удача напрочь мне изменила — как раз рядом с небольшой закусочной, где шоссе штата ответвлялось от федеральной автострады. Пришлось держать поднятым большой палец почти три часа, прежде чем парень в старом микроавтобусе «форд» предложил меня подвезти. Я промямлил что-то вроде благодарности, бросил старый вещевой мешок на заднее сиденье еще прежде, чем присмотрелся к водителю. Рядом со мной сидел Эрни Кота, я узнал его с первого взгляда, хотя дантист потрудился над его зубами, и теперь они не выпирали из-под верхней губы. Я немного позабавился, стараясь напустить тумана, прежде чем он понял, кто перед ним, ну а потом мы, как всякие однокашники, встретившиеся после долгой разлуки, принялись благодушно болтать о прежних временах.
Припоминаю, как мы проехали мимо босого малыша, стоявшего на обочине дороги, и Эрни сказал:
— Помнишь, как Пол вечно путался под ногами, и мы измазали его волосы коровьим навозом? А на следующий день ты рассказывал, что получил взбучку от мамы Палмиери.
Такие подробности давно выветрились у меня из памяти, но стоило Эрни упомянуть об этом, и все вернулось.
— Слушай, — заметил я, — просто позор, как мы издевались над этим мальчишкой. Он считал нас важными шишками, а мы за это заставляли его страдать.
— Ничего с ним не сделалось, — отмахнулся Эрни. — Погоди, вот увидишь его! Он уложит нас одной левой!
— Семья до сих пор живет в городе?
— Еще бы!
Эрни съехал с асфальта, и из-под колес полетели фонтаны пыли и щебенки.
— Никто и никогда не уезжает из Кассонсвилля, — объявил он, выровняв машину, и на секунду оторвал глаза от дороги, чтобы взглянуть на меня. — Знаешь, Мария теперь медсестра у старого дока Уитта. А родители купили маленький мотель на краю ярмарочной площади. Хочешь, подвезу тебя туда, Пит?
Я спросил, сколько они берут за номер, и так как цена оказалась вполне приемлемой, а мне все равно куда-то нужно было бросить старые кости, охотно согласился. Пять-шесть миль пролетели в молчании, прежде чем Эрни снова заговорил:
— Эй, а помнишь, как вы подрались? Там, у реки. Ты хотел привязать камень к лягушке и утопить, а Мария не давала. Ну и потасовка вышла!
— Это была не Мария, а Питер, — поправил я.
— Ты что, спятил? Это было лет двадцать назад! Питер тогда еще не родился!
— Ты, должно быть, имеешь в виду другого Питера. Я говорю о Питере Палмиери, брате Марии.
Эрни пялился на меня очень долго, и я уже начал бояться, что мы слетим в кювет.
