будущем бывших учеников «Капа» представлялось довольно проблематичным, если только регент не сделает их своими ближайшими соратниками; однако независимость их ума должна была неминуемо указать им разные дороги. Только Амени отказывался покидать Рамзеса, объясняя это тем, что без него регенту сложно было бы справляться с управлением своей администрацией и содержать все дела в порядке.
Лотус, отказавшись от услуг придворного повара, сама приготовила жареного ягненка с виноградом и горошком.
— Отменно, — оценил регент.
— Отведаем, но не будем объедаться, — посоветовал Амени. — У меня еще работа.
— Как ты терпишь этого дотошного писаря, убийцу радости? — вмешался Сетау, который прежде решил накормить собаку и льва внушительных размеров.
— Не у всех есть свободное время гоняться за змеями, — вступился за себя Амени. — Если бы я не тратил время, записывая рецепты лекарств, которые ты составляешь, твои усилия были бы напрасны.
— Где расположились новобрачные? — поинтересовался Рамзес.
— На границе пустыни, — ответил Сетау, лукаво улыбаясь. — Как только спускается ночь, все рептилии выползают наружу, и мы с Лотус отправляемся на охоту. Не знаю, хватит ли всей нашей жизни, чтобы изучить все разнообразие видов змей и их повадки.
— Твой дом не похож на жилище, — заметил Амени. — Это, скорее, лаборатория. И ты все время расширяешь ее… Получая такие суммы за свои лекарства, ты, конечно, можешь выстроить себе целый дворец.
Заклинатель змей внимательно посмотрел на писца.
— Кто тебе сказал? Ты ведь никогда и носу не показываешь из своего кабинета!
— Где бы он ни находился, твой дом все равно зарегистрирован в кадастре и эпидемической службе; я же всего лишь подбираю нужную информацию для регента.
— Да ты следишь за мной! Этот малыш опаснее скорпиона!
Желтый пес весело залаял, не веря в раздражение Сетау, который продолжал обмениваться колкостями с Амени, пока внезапное вторжение посланника фараона не прервало их беседу. Рамзесу надлежало в спешном порядке явиться во дворец.
Сети и Рамзес медленно шли в гору по узкой тропинке, которая петляла между громадными глыбами розового гранита. Прибыв ранним утром в Асуан, правитель и его сын тут же отправились в карьеры. Фараон желал лично проверить тревожный отчет, который ему недавно представили, и хотел, чтобы его сын увидел богатое скопление минералов, где добывался камень для будущих обелисков, колоссов, ворот и плит, украшающих храмы, — собрание шедевров, вытесанных из твердого камня под открытым небом.
В послании говорилось о некоем конфликте между прорабами, рабочими и солдатами, в обязанности которых входило перевозить многотонные монолиты на огромных баржах, соединенных между собой в ряд и выстроенных специально для этого. К этим неурядицам прибавилась еще одна, гораздо более серьезная: специалисты полагали, что запасы главного карьера уже исчерпаны. По их мнению, там остались лишь небольшие куски и вкрапления слишком малого размера, чтобы из них могли получиться большие обелиски или гигантские статуи.
Отчет был подписан неким Апером, управляющим карьерами, который, опасаясь, как бы его донесение не задержали чиновники, поскольку в нем открывалась нелицеприятная правда, решил обратиться непосредственно к царю, минуя административную лестницу. В секретариате правителя, расценив, что данные отчета серьезны и реальны, представили донесение царю.
Рамзес чувствовал себя как дома среди обломков скал, палимых солнцем; он ощутил силу вечного материала, который скульпторы превращали в говорящие камни. Огромный карьер Асуана являлся одной из опор государства, со времени первой династии олицетворяя неизменность человеческого стремления к творчеству, которое переживало поколения и бросало вызов разрушительному времени.
Распределение и использование гранита были четко организованы. Разбившись на группы, камнерезы отыскивали лучшие каменные глыбы, осматривали их и осторожно отделяли от породы. От качества их работы зависела жизнь Египта. Под их руками рождались храмы, в которых обитали силы созидания, и статуи, в которых жили души воскресших.
Каждый фараон считал своим долгом заниматься карьерами и условиями жизни тех, кто там работает; бригадиры были счастливы увидеть Сети и приветствовать регента, который все больше начинал походить на своего отца. Здесь имя Шенара было неизвестно.
Сети вызвал управляющего карьерами.
Коренастый, широкоплечий, с квадратным затылком и толстыми пальцами, Апер простерся ниц перед правителем. Что ожидает его, проклятие или похвала?
— Стройка кажется мне спокойной.
— Все в порядке, Великий Царь.
— В письме сказано обратное.
— В моем письме?
— Ты хочешь сказать, что не писал мне?
— Писать… Я в этом не силен. Когда мне это необходимо, я прибегаю к услугам писцов.
— Разве ты не докладывал мне о чрезвычайной обстановке, о конфликте между рабочими и солдатами?
— О, нет, Великий Царь… Конечно, всегда бывают мелкие трения, но ничего серьезного, мы справляемся.
— А прорабы?
— Мы их уважаем, они уважают нас; это не городские жители, но простые рабочие, заслужившие свое положение собственным трудом. Они знают свое дело. Если кто-нибудь из них начинает задаваться, его быстро ставят на место.
Апер уже потирал руки, готовясь привести в чувство нарушителя общественного порядка.
— Запасы главного карьера заканчиваются?
Управляющий застыл от удивления.
— Ах, это… Вас уже предупредили?
— Так это правда?
— Более или менее… Начинаются небольшие трудности, предстоит вести добычу немного глубже; через три-четыре года в самом деле нужно будет начинать разработку другого месторождения. И поскольку вы уже предупреждены… Это провидение!
— Покажи мне это место.
Апер провел Сети и Рамзеса на вершину небольшого холма, откуда открывался вид на просторы разрабатываемых каменоломен.
— Здесь, слева от вас, — указал он, вытянув руку. — Мы сомневаемся, удастся ли вырубить достаточно большой кусок для обелиска.
— Тише, — скомандовал Сети.
Рамзес заметил, как изменился взгляд его отца: он смотрел на камни с необычайным напряжением, как будто проникая внутрь их, как будто его плоть становилась гранитом. Рядом с Сети воздух накалился до предела. Не вытерпев жара, управляющий отодвинулся; Рамзес же стоял рядом, не шелохнувшись. Он тоже попытался проникнуть за границу видимого, но его мысль уперлась в стену камня, острая боль поразила его в солнечное сплетение. Однако он упрямо не желал сдаваться; не обращая внимания на боль, он, в конце концов, стал различать жилы в камнях. Казалось, они выступают из самой земли, вырываются на солнце и воздух, принимают причудливую форму и затем превращаются в глыбы розового гранита, усыпанного блестками смальты.
— Оставьте обычное место, — приказал Сети, — и начинайте разрабатывать с правой стороны, на широком плато; здесь гранит не иссякнет еще десятки лет.
Управляющий устремился к указанному месту и с помощью лома поддел слой черной жильной породы, не обещавшей ничего сверхъестественного. И все же фараон не ошибся: тут же показался кусок гранитной породы небывалой красоты.
— Ты тоже это увидел, Рамзес. Поступай так и впредь. Старайся проникнуть в сердце камня, и ты
