— Но... но мой визит не светский!
— Итак, говорите, наконец, что у вас.
— Хорошо, я буду более откровенным: почему вы увлекаете Ка на опасную дорогу?
Сетау поставил чашу, с которой возился, и вытер тряпкой лоб.
— Вы приходите ко мне, Неджем, отвлекаете меня от работы, и более того, оскорбляете! Каким бы вы ни были вельможей, у меня есть желание дать вам пощечину.
Неджем отступил, толкнув Лотос.
— Извините меня... Я не думал... Но этот ребенок...
— Приобщение Ка к магии вам кажется преждевременным? — спросила нубийка с чарующей улыбкой.
— Да, да, именно так, — ответил Неджем.
— Сомнения делают вам честь, но ваши опасения беспочвенны.
— Такой маленький ребенок должен изучать такую сложную и опасную науку...
— Фараон приказал мне защитить его; чтобы добиться этого, нам необходима помощь Ка.
Сановник побледнел.
— Защитить его... От чего?
— Вы любите говяжий маринад?
— Я... Конечно.
— Это одно из моих лучших блюд; согласитесь разделить с нами трапезу?
— Принуждать меня так, в последний момент...
— Это уже сделано, — рассудил Сетау, — Ка не маленький, слабый ребенок, а старший сын Рамзеса. Нападая на него, хотят ослабить царскую чету и всю страну. Мы возведем магическую стену вокруг Ка, чтобы уничтожить зло, направленное против него. Наше дело требует точности, оно будет трудным и рискованным. Любая добрая воля хороша.
ГЛАВА 20
На улочке еврейского квартала царило оживление, укрепленные между домами балки были накрыты тростником, который защищал прохожих от солнечных лучей, давая тень и прохладу. Сидя на порогах своих домов, беседовали домохозяйки. Когда проходил водонос, они утоляли жажду и возвращались к нескончаемым беседам, к ним присоединялись ремесленники, используя момент отдыха, и каменщики, возвращаясь со строек.
Единственная тема занимала все мысли: суд Моисея. По мнению одних, он будет приговорен к смертной казни, по мнению других — к тюремному заключению. Некоторые горячие головы призывали к восстанию, большинство же склонялось к покорности: кто осмелится выступить против армии и стражи Рамзеса? И, кроме того, Моисей испытывает только то, что заслуживает: разве он не убил человека? Как ни строг был закон, этот факт ни у кого не вызывал возмущения, даже если Моисей и убил, он оставался уважаемым человеком в квартале; как не вспомнить о его самоотверженности по отношению к каменщикам и о материальных преимуществах, которых он добился для них? Многие рабочие желали, чтобы он снова стал зодчим и занимался их судьбой.
Аарон разделял общий мрачный настрой. Конечно, судьба Моисея была в руках Яхве, так как египетское правосудие не проявляло снисходительным к преступникам. Если Абнер согласился бы засвидетельствовать показания в суде, то Моисей был бы спасен; но каменщик упорно утверждал, что Моисей лжет. Он также отказывался выйти из своего укрытия до конца суда. Аарон ни в чем не мог упрекнуть Абнера, как не мог и потребовать, чтобы тот явился в суд.
Проходя по улочке, Аарон заметил нищего, голова которого была покрыта капюшоном. Прислонившись к стене, человек выпрашивал у прохожих куски хлеба. Аарон вначале старался не замечать несчастного, затем сам дал ему поесть, и, наконец, решился с ним заговорить.
— У тебя нет семьи?
— У меня ее больше нет.
— Ты был женат?
— Моя жена умерла, а дети ушли...
— Что за горькая судьба выпала на твою долю?
— Я был продавцом зерна, имел красивый дом, вел спокойную жизнь... И совершил серьезную ошибку, изменив своей жене.
— Бог наказал тебя.
— Ты прав, но это не ему я обязан своим несчастьем. Один человек обнаружил мою связь, вымогал деньги, разорил меня и разрушил семью. Моя жена умерла от горя.
— Ты говоришь о каком-то чудовище!
— Чудовище, которое продолжает свирепствовать и распространять несчастья... Будут и другие страдать, как я, от его жестокости.
— Как его имя?
— Мне стыдно его произнести.
— Почему?
