Эта сцена тронула даже толстокожего Джона Джильпинга. Он смотрел на трех друзей во все глаза и посапывал носом, бормоча про себя:
— Кажется они люди порядочные, джентльмены. А я-то принимал их за беглых каторжников! Надо им помочь, тем более, что я и сам не имею ни малейшего желания погибать так нелепо!
Случайно расслышав эти слова, Дик сказал вполголоса своим друзьям:
— Я готов переменить свое мнение об этом англичанине. Он, оказывается, вовсе не такая скотина, какой я его считал!
Он подошел к англичанину и молча протянул ему руку, которую тот пожал. Лед был сломан. Оливье и Лоран тоже подошли к Джону Джильпингу и обменялись рукопожатиями, что свидетельствовало о заключении дружеского союза. Заметим, что геолог-проповедник пожал руку Дику и Лорану с гораздо большей сдержанностью, чем графу Лорагю, который сказал ему свое настоящее имя. Но это различие нисколько не укололо искренних друзей графа.
Не прошло и десяти минут с момента взрыва, как произошел феномен, явившийся естественным следствием взрыва и предвиденный Джоном Джильпингом.
Как уже было сказано, сильный запах пороха распространился в подземелье в той его части, где теперь находились путешественники; мало-помалу образовалось густое облако, охватившее всю подземную галерею с тем более упорной медлительностью, что в этом подземелье не было ни малейшего движения воздуха; последнее являлось несомненным доказательством того что впереди ход был завален земляным обвалом. Теперь пороховой дым распространялся только за счет расширения и должен был в конце концов рассеяться вследствие охлаждения газов и поглощения их почвой. Вскоре он до того сгустился в той части подземелья, где находились несчастные, что дышать стало тяжело, и даже их фонарь, за отсутствием притока свежего воздуха, ежеминутно грозил погаснуть, а сами они рисковали задохнуться.
Наконец по прошествии ужасного получаса давление, ощущаемое в груди, стало постепенно ослабевать, а свет фонаря становиться все ярче. Но, быть может, еще более страшная смерть ожидала их, мучительная смерть от голода? Однако человека никогда не покидает надежда на спасение, даже и в самые ужасные моменты, а потому беглецы почувствовали себя теперь чуть ли не счастливыми, хотя в действительности положение их почти не улучшилось.
Расположившись на обломке скалы, наши приятели принялись обсуждать свое положение. Решено было немедленно двинуться к месту взрыва и освидетельствовать состояние обвала. Мул был нагружен всеми необходимыми орудиями для производства раскопок, и в сердцах несчастных людей шевельнулась надежда, что, быть может, обвал не столь серьезен, чтобы четверо энергичных людей не могли проложить себе путь при усердной работе в течение нескольких часов или даже нескольких дней.
При проверке съестных припасов оказалось, что их могло хватить дней на десять, не считая нескольких десятков фунтов сухарей, которые решено было предоставить обоим животным; с последними постановлено было прикончить только в самом крайнем случае.
Им не грозили также муки жажды, так как, не считая пяти или шести ящиков бренди, находившихся в запасах почтенного мистера Джильпинга, свежая, чистая вода светлыми, тонкими струйками сбегала со сводов подземелья, и ее можно было собирать в сосуды для питья.
Оба животных тотчас получили свой рацион сухарей и были напоены досыта водой, а наши друзья, закусив мясными консервами и знаменитым честерским сыром, пустились в обратный путь.
Не прошло четверти часа, как раздался новый взрыв, слабее первого.
— Негодяи! — вскричал Джильпинг. — Они решили погубить нас во что бы то ни стало. Они взорвали почву в другом месте, чтобы образовался не один обвал, а целых два.
— Все равно, идемте вперед! Будь что будет! — отвечал Оливье.
И друзья продолжали путь.
Это новое доказательство беспощадности невидимых врагов графа только возбудило энергию и решимость четверых спутников преодолеть во что бы то ни стало все воздвигаемые на их пути препятствия. Правда, Оливье боролся за себя, за свои собственные интересы, и это было естественно. Лоран и Дик готовы были бороться до последнего издыхания, один — за своего обожаемого господина, порученного его попечению, другой — за внука спасителя его отца. Но Джон Джильпинг, совершенно случайно попавший в эту передрягу, не имевший никакого интереса в этой страшной драме, положительно был героем. Он примирился с данным трагическим положением с холодным стоицизмом настоящего англичанина. Не следует, однако, приписывать эти чувства его благородной, рыцарски великодушной натуре, так как, предоставь ему выбор, он, вероятно, не шевельнул бы пальцем для спасения Оливье и ни за что на свете не вмешался бы в историю, которая его не касалась. Нет, им руководила мысль о британском престиже, о чести британского имени перед лицом двух французов и канадца, которых он в душе считал неизмеримо ниже себя только потому, что они не имели чести быть природными британцами.
Ему казалось, что британский лев и галльский петух стоят лицом к лицу в данный момент, что британский флаг вьется у него над самой головой и что целая Англия с гордостью взирает на него, требуя, чтобы он не посрамил английского имени. Этот забавный псалмопевец и проповедник, этот член Евангелического общества черпал в сознании, что он англичанин, ту силу и смелость, какую другие черпают только в своих высоких душевных качествах.
И почти все англичане таковы. Этим объясняется, что эти грубые, себялюбивые эгоисты, эти лицемеры, мистики и пьяницы при случае проявляют примеры истинного героизма и мужества, побудительные причины которого всегда чисто национальные — английские, а не общечеловеческие.
Для всякого истинного англичанина человечество начинается и кончается там, где начинается и кончается Англия; все остальные народы, по их мнению, — люди низших рас, которых Англия вправе эксплуатировать, кромсать на куски, давить и угнетать по своему усмотрению.
Англия никогда не жертвовала собой ради другого народа, и ни один англичанин никогда не пожертвовал собой ради другого человека; этот свирепый, черствый эгоизм — сила, которая ломает все на своем пути.
После двухчасовой ходьбы наши пионеры дошли до первого обвала.
Действие взрыва было ужасно. Стены и своды подземелья были буквально разрушены, и громадные их обломки совершенно завалили проход. Джон Джильпинг осмотрел это разрушение с видом знатока и покачал головой, говоря:
— Здесь не пройдешь!
— Так что же нам делать? Неужели умирать? — спросил Оливье.
— Я этого не говорю… Но посмотрите, какой ужасный взрыв!.. Нам нужно посоветоваться. Пусть каждый выскажет свое мнение.
— Первым, по обычаю, — сказал Оливье. — Поэтому я прямо говорю: я не вижу никакого средства!
— Ваше мнение, мистер Лоран?
— Я… я одного мнения с графом.
— Ваше, мистер Дик?
— О, у меня одна надежда на Виллиго. Он догадается и выведет нас как-нибудь отсюда. Он созовет своих воинов и отроет нас.
— Ну, а если Виллиго убит? — спросил Оливье.
— Я не допускаю этого, — отвечал Дик. — Я уверен, что он спасется, если уже не спасся. Ведь против него действуют только дундарупы.
— Но как же нагарнуки нас отроют?
— Не знаю как, но уверен, что сумеют.
— А сколько, по-вашему, понадобится на это времени?
— Не знаю.
— Если несколько недель, то что мы будем делать?
— У нас провизии достанет на десять дней. Убавим порции наполовину, вот мы и обеспечены на двадцать. Только уж животными придется пожертвовать.
— А мой верный пес?! — вскричал Оливье. — Бедный Блэк!
— Успокойтесь, граф, — обратился к нему Дик. — Я уверен, что до этого не дойдет. Избавление
