Ледяная кровь. Полное затмение

Элевсия взглядом показала на ковер, висевший за ее столом, и ограничилась одним словом:

— Там.

— Я должна была догадаться. Эта длинная внешняя стена без окон и дверей, продолжающая ваши покои,..

— Если судить по планам, начертанным на древнем пергаменте', который хранится в моем шкафу, наличие библиотеки предусматривалось еще до начала строительства, столетие назад.

— Значит, убийца хотела завладеть этим пергаментом, а не вашей печатью. Наконец ее действия стали мне понятны.

Ошеломление, вызванное признаниями аббатисы, сменилось любопытством и лихорадочным возбуждением. Аннелета спросила скороговоркой:

— Есть ли в библиотеке... научные труды, например?

— Разумеется, причем очень опасные. Они подрывают основы всего, что мы считаем установленным раз и навсегда, незыблемым.

— Могла бы я... Я едва осмеливаюсь покорнейше просить, чтобы вы разрешили мне посмотреть некоторые книги, если..,

' Пергамент — кожа, выделанная в Пергаме. Даже после того, как бумага получила широкое распространение, пергамент продолжали использовать. Вплоть

до XVI века на нем писали дворянские грамоты и некоторые официальные

документы. (Примеч. автора.)

Видите ли... Полученные нами объяснения кажутся недостаточными, если не сказать бессмысленными.

Элевсию вновь охватили сомнения. Что, если она опять совершила грубую ошибку, доверившись этой женщине? В конце концов, о порядочности Аннелеты она могла судить только по признаниям самой сестры-больничной. А вдруг Аннелета была шпионкой на службе у ее врагов? Если именно она была отравительницей, как утверждала Иоланда де Флери, столько выстрадавшая милая сестра-лабазница, незадолго до того как умерла от яда?

— Приказ Бенедикта, нашего покойного святого отца, был предельно четким. Никто, кроме меня, не должен входить в библиотеку ни под каким предлогом.

Некрасивое лицо сестры-больничной стало непроницаемым. Элевсия боролась с внезапно охватившей ее горечью.

— Сейчас не время для подобных разговоров, хуже того, болтовни, — решительно заявила аббатиса. — То, о чем я собираюсь вам поведать, настолько неотложно и ужасно, что ваши капризы сейчас совершенно неуместны.

Аннелета посмотрела на аббатису, и улыбка раскаяния озарила ее лицо.

— Вы правы, матушка. Простите меня, прошу вас. Извинением мне служит то, что я многое отдала бы, чтобы сделать еще несколько шагов вперед на пути познания.

— Порой этот путь опасен, — возразила Элевсия.

— Нет. Опасно то, что люди смогут постичь, продвигаясь по нему. Если мы будем использовать наши знания анатомии для того, чтобы изощреннее пытать, а не лечить с большей пользой, наука в этом не виновата.

Неожиданная нежность озарила лицо аббатисы. Она сказала:

— Когда я вас слушаю, мне порой кажется, что я беседую с племянником. Мне так хочется, чтобы он поскорее вернулся. Я так одинока... Ну вот, я опять горько жалуюсь! — Элев-сия собралась с духом и решительно продолжила: — В последние дни я провела тщательную инвентаризацию. Из-за этой диверсии из тайной библиотеки были похищены три манускрипта. Их названия не вызывают у меня удивления и доказывают, что поджигатель знал, что искать. Меня удивило лишь то, что он был одет в монашескую рясу, а капюшон был надвинут так низко, что я не рассмотрела его лица. Я попыталась отнять рукописи, но напрасно.

— Именно поэтому вы приказали запереть все ворота на засовы и тщательно обыскивать самих сестер, их поклажу и повозки?

— Да. Я не удивлю вас, если скажу, что «он» был «ею». Удар, который она нанесла мне, был сильным, но не имел ничего общего с мужской жестокостью. Рукописи не могли покинуть Клэре. Нам непременно следует разыскать их как можно скорее.

— Аббатство такое большое... — начала сестра-больнич-ная, но Элевсия прервала ее, сделав ошеломляющее признание:

— Три тома... Дневник, принадлежащий рыцарю Эсташу де Риу и моему племяннику Франческо. Записи в дневнике отражали десятилетия не только наших поисков, успехов и неудач, но и поисков наших предшественников, тамплиеров. При штурме Сен-Жан-д’Акр, незадолго до кровавого убийства тридцати тысяч христианских душ, Эсташ де Риу и рыцарь Храма* попытались спрятать горстку женщин и детей в подземелье. Я точно не знаю, что произошло тогда, но тамплиер решил следовать за маленьким отрядом, пожелавшим сдаться врагу. Они все были уверены, что их пощадят. Прежде чем пойти на то, что вскоре превратилось в бойню, рыцарь отдал свой дневник Эсташу, умоляя его продолжить священную миссию, которую он и несколько его духовных братьев держали в тайне. В украденном дневнике Франческо указаны все следы, все признаки.

— Потеря дневника — это катастрофа, — выдохнула Ан-нелета, у которой от ужаса глаза буквально вылезли из орбит.

— Но вы еще не знаете, о чем повествуют другие произведения, — продолжала Элевсия. — Второй труд — это трактат по некромантии, написанный неким Юстусом. Я так и не решилась перелистать эти нечестивые страницы. Тем не менее я знаю, что в трактате речь шла не о возможности устанавливать связи с потусторонним миром, что было бы непростительно в глазах нашей Церкви. Цель этого трактата — подчинить души покойных, блуждающих в лимбе, закабалить их, чтобы добиться от них мерзкой помощи. Франческо купил трактат лишь для того, чтобы тот не попал в преступные руки. Но он никогда не спешил разжечь спасительный огонь, который превратил бы трактат в пепел. А теперь... Если наши враги прочтут его, воспользуются ужасными советами, приведенными там...

— Боже мой...

— Но это не все, поскольку худшее или самое тревожное еще впереди. Последнее произведение называется «Трактат Валломброзо»*. Он... — Элевсия не осмеливалась продолжать, уже опасаясь последствий ошеломительных откровений, которыми она поделилась с Аннелетой. — Он... говорит... Ну же, мне надо решиться. Он безоговорочно доказывает, что... Земля вращается вокруг Солнца. Она движется вокруг светила всегда по одному и тому же пути, словно ее удерживает на нем какая-то сила.

— Что?! Вы хотите сказать, что система, описанная Птолемеем⁵, в которой Земля застыла неподвижно в центре Вселенной, неверна?

— Полностью ошибочна. Вы, разумеется, понимаете, что если о нашем разговоре станет известно, нас обвинят в ереси.

Но ошеломленная сестра-больничная не услышала это предостережение. Погруженная в свои размышления, она, казалось, забыла обо всем, об убийствах монахинь, пожаре, краже, серьезной опасности, нависшей над поисками. Вдруг она воскликнула:

— Наконец все становится ясно... Какая же я глупая, тупая! Плохой ученый, какой стыд! Ведь к науке можно подходить только с критической точки зрения! Иначе как объяснить смену времен года, приливы, день, ночь и звезды, если Земля неподвижно стоит в центре небосвода? Какая честь, какое счастье! Огромное спасибо, матушка, за столь ценные сведения!

Элевсию вновь охватила горечь, и она властным тоном сказала:

— Вы будете радоваться потом, дочь моя. Если, конечно, мы останемся в живых.

Резкий упрек как рукой снял воодушевление Аннелеты. Она склонила голову, а аббатиса продолжала:

— По всей видимости, дух ученых мне недоступен! Монах, написавший этот трактат в монастыре Валломброзо, поплатился жизнью за свои открытия. Я спрашиваю себя, не стоит ли считать досадный «несчастный случай», когда монах сильно ударился головой о столб, делом рук наших врагов? Так или