иначе, этот трактат позволяет прояснить две астральные темы, о существовании которых вы знаете, темы, открытые рыцарем-тамплиером, передавшим свои записи Эсташу. — Сдавленным голосом Элевсия подвела итог: — Теперь Тень знает все подробности, записанные в дневнике, и у нее есть трактат, необходимый для расшифровки тем. На протяжении нескольких столетий наши враги идут за нами по пятам. Единственное наше преимущество заключалось в их неповоротливости. Мы всегда опережали их на шаг. Я очень боюсь...
Аннелета, напряженная до предела, пыталась упорядочить всю эту информацию, внезапно обрушившуюся на нее. Ее охваты вали то упоительный восторг, то уныние. Упоительный восторг оттого, что они продвигались к Свету, несмотря на запутанность дорог, ведущих к нему. Уныние — потому что она так долго находилась в стороне от тайны, в центр которой неожиданно сейчас попала. Она постаралась упорядочить сумбур, царивший у нее в голове:
— Мы одни на борту терпящего бедствие корабля. Вокруг нас бушует буря. Бенедикта отравили, и никто не может сказать, на чью сторону встанет будущий понтифик: на нашу или на сторону наших врагов. Одним словом, в своем стремлении отыскать манускрипты и раздавить гадину, убившую наших сестер, мы можем рассчитывать только на собственные силы.
— Даю голову на отсечение, что воровка и убийца наших сестер — одна и та же женщина.
— Я тоже, матушка. Как бы там ни было, хотя я понимаю ваши сомнения в отношении меня, поскольку питаю такие же сомнения в отношении вас, мне не хватает подробностей, чтобы понять всю историю в целом. Заклинаю вас, просто скажите, хотите ли вы, чтобы мне удалось сориентироваться в этом лабиринте? Разумеется, мы не друзья. И это меня огорчает, поверьте. — Аннелета жестом прервала возражение, готовое вот-вот сорваться с уст аббатисы. — Тем не менее мы... две оставшиеся в живых, и над нами нависла грозная опасность.
Аннелета отогнала от себя так некстати появившуюся печаль. Впервые в жизни она пожалела, что у нее нет друзей. Конечно, уже поздно заводить дружбу, но тем хуже. Более твердым тоном она продолжила:
— Итак, две темы. Теория Валломброзо, в отличие от теории Птолемея, позволяет прояснить их. Верно?
— Да.
— Эти темы касаются фактов или людей. Готова спорить, что одна из них связана с мадам де Суарси. Я права?
— Мы так полагаем. Мадам Аньес родилась 25 декабря, а эта дата указана в одной из тем, уточняющей, что человек, которого мы ищем, пришел в наш мир во время затмения. Но в тот вечер, когда она родилась, затмение было лишь частичным.
— Необходимо, чтобы затмение было полным?
— Мы не знаем.
— Теперь ясно, почему инквизиция ополчилась на нее, — размышляла вслух Аннелета. — Аньес де Суарси внушает нашим врагам страх и поэтому должна умереть. Не так ли?
— Мы тоже так думаем.
— Почему?
— Дорогая Аннелета, если бы мы знали хотя бы начало ответа на этот вопрос, до Света было бы рукой подать.
— Тем не менее, по вашим словам, в основе подлых интриг, приведших к аресту мадам Аньес, лежали низменные инстинкты Эда де Ларне, ее сводного брата?
— Да, это так. Тем не менее я убеждена — и мой племянник Франческо придерживается такого же мнения, — что в его тени действовал кто-то более коварный и опасный, да так ловко, что этот подлый фат де Ларне ничего не заметил. Ординарный барончик — не орел. Впрочем, я не удивлюсь, если Никола Флорен тоже стал жертвой более изворотливого человека, чем он сам. За это он поплатился жизнью. Прекрасная развязка!
— Вы полагаете, что мадам де Суарси все еще находится в смертельной опасности?
— Если мои предположения верны, это не вызывает сомнений. Если честно, я чуть ли не сожалею о смерти сеньора инквизитора...
Аннелета закончила ее мысль:
— .. .потому что мы хотя бы знали, с кем быть бдительными.
— Совершенно верно. Теперь же мы блуждаем в густом тумане, не зная, кто и когда попытается напасть на мадам Аньес.
— Вы догадываетесь, кто отдал приказ?
— У меня есть одно предположение, — ответила Элевсия после недолгого молчания. — Тот, кто дергает за веревочки, прячась за занавесом, есть не кто иной, как отравитель Бенедикта. Так считает Франческо.
— Проклятый! — выдохнула Аннелета.
— Сомневаюсь, что это слово подходит к нему. Он хитрый, очень умный, и, что самое худшее, дочь моя, он не ищет для себя славы. Чтобы знать о приезде эмиссаров Папы в Клэре, произвести такое сильное впечатление на Флорена, позволить своему подручному столь близко подойти к нашему покойному Папе, он должен обладать колоссальной властью в Ватикане.
Аннелета, приоткрыв рот, пристально смотрела на аббатису. Постепенно в ее мозгу складывалась мозаика. Вдруг она прошептала:
— Он? Камерленго Гонорий Бенедетти?
— А кто же еще?
— Тогда мы погибли.
— Почему?
Теперь заколебалась Аннелета. Она входила в окружение Бенедикта XI, когда тот был еще Никола Бокказини, епископом Остии, и поэтому понимала, как действовал механизм епископской, вернее, архиепископской политики. Если аббатиса, ослепленная своей безоговорочной верой, видела в назначениях и выборах лишь проявление верховной небесной власти, она глубоко ошибалась. В принципе, сестра-больнич-ная даже завидовала этому ангельскому простодушию, которое не сумели поколебать недавние чудовищные события. Аннелета решилась:
— После смерти Бонифация VIII пошли слухи, что архиепископ Бенедетти стремится занять Святой престол. Признаюсь вам, все были крайне удивлены, что выбор пал на Бенедикта. Все относились к камерленго как к новому Папе.
— Но тогда как получилось, что его отстранили?
— Мне хотелось бы вам ответить, что нам помогло чудо, но на самом деле причина носит сугубо политический характер. Я вот спрашиваю себя: что, если большинство кардиналов, собравшихся на конклав... — Аннелета в замешательстве закрыла глаза и покачала головой. — Гонорий Бенедетти внушает страх. Он такой напористый, его невозможно провести, он такой непреклонный! Полагаю, что его ложная преданность Бонифацию VIII тоже внушала страх. И напрасно, поскольку Бенедетти никогда не был служителем. Он стратег, мыслитель. Речь шла скорее о замечательном сотрудничестве двух людей, поскольку я сомневаюсь, что Бенедетти питал дружбу к властному Бонифацию. Понимаете, я считаю, что камерленго не жаждет власти для себя. Временные преимущества его не интересуют. К тому же сомнительная репутация Бонифация6, его властный характер, подавляющий всех, утомили некоторых кардиналов. Они проголосовали за Никола Бокказини, введенные в заблуждение его доброжелательностью и мягкостью. Возможно, они надеялись, что его будет легко контролировать. Но они ошиблись. Бесконечная доброта, внешняя мягкость Бенедикта сделали его безупречным, несгибаемым человеком.
— Боже мой... Вы намекаете, что архиепископ Бенедетти может стать нашим будущим Папой?
— Я этого опасаюсь. И, каким бы странным вам ни показалось мое признание, я все же надеюсь на вмешательство короля Франции в ход будущих выборов, на испытываемую им необходимость иметь Папу, который был бы к нему благосклонен, поскольку тогда Бенедетти будет отстранен. Филипп Французский* — вовсе не безумец, не говоря уже о его советнике Гийоме де Ногаре*. Гонорий Бенедетти принадлежит к той человеческой породе, которую невозможно прельстить привилегиями, лаской или угрозой. Никто не
