Ледяная кровь. Полное затмение

графиню д’Отон и маленького Филиппа к моему кузену Жаку де Каглиари на Сардинию. Пусть его манеры... немного грубоваты... он наделен благородным сердцем и подлинным мужеством. Будучи человеком осмотрительным, он мало вмешивается в дела светского общества. Впрочем, никто не в состоянии их постичь. Я известил его, едва получил послание короля.

— Значит, вы все предусмотрели?

— Даже самое худшее, да хранит нас Господь. Мой добрый друг, у королей и пап есть прекрасное оправдание, которое позволяет им совершать ошибки и не чувствовать себя виновными: государственные интересы. Нужно быть умалишенным, чтобы пренебрегать этими самыми интересами.

— Графиня знает, что завтра на рассвете вы уезжаете в Алансон?

— Нет. И я требую, чтобы вы держали ее в неведении, повторяя ту сказку о неотложных делах, которую я ей рассказал. Если... за два-три дня я не сумею прояснить все вопросы, возникшие у моих судей, вы приедете сюда, чтобы морально поддержать графиню. Вы ей скажете, что я немного задерживаюсь. Если меня бросят в тюрьму, мы будем знать, как вести себя дальше. Тогда вам придется сказать графине правду, всю правду, в том числе о нашем сегодняшнем разговоре, и как можно быстрее увезти ее на Сардинию.

— Все ваши распоряжения будут выполнены... и с самыми дружескими намерениями, монсеньор.

— От всего сердца благодарю вас, Брине.

Аньес встала со скамеечки для молитвы. Стоял жаркий день, но ее била дрожь. Она толкнула дверь маленькой часовни, примыкавшей к ее опочивальне, и направилась к сундуку, стоявшему около кровати. Она села, досадуя на саму себя. Вялость, с которой Аньес никак не удавалось справиться, приводила ее в отчаяние. Лекарства, приготовленные мессиром Жозефом, не могли побороть усталость, навалившуюся на нее несколько дней назад. Аньес пыталась взять себя в руки,

но все усилия оказывались тщетными. Она не испытывала никакого желания чем-нибудь заняться, выйти в сад, проехаться на лошади или просто погулять на берегу пруда. Аньес огляделась. Куда подевался прекрасный сборник лэ Марии Французской? Робкий стук в высокую дверь ее апартаментов заставил Аньес встрепенуться. Вошла Жильета, бережно неся в руках прекрасную чашу, изготовленную в Бовэ⁹⁸.

— Ваш гоголь-моголь, мадам. Насколько мне известно, никакое другое лекарство не восстанавливает силы так быстро. К тому же он очень приятный на вкус.

— Как мило с твоей стороны. Поставь его рядом со мной.

Поставив чашу, молодая женщина с беспокойством спросила:

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше, — солгала Аньес.

— Неудивительно. Мессир Жозеф считается одним из лучших лекарей королевства.

— Он пользуется заслуженным уважением, я в этом уверена. Жильета, я не могу найти сборник лэ. Ты его не видела?

— Да, мадам. Вчера я видела, как вы шли с ним в библиотеку. Возможно, вы его там и оставили.

— Он мне очень дорог. Прошу тебя, найди сборник. Ах,

еще принеси мне графин с водой. Я хочу пить... Хотя день не был душным.

Служанка сделала реверанс и, улыбнувшись, пообещала:

— Непременно. Я быстро отыщу эту негодную книгу, которая играет с вами злые шутки.

Аньес обвела взглядом столики, расставленные по всей комнате. Она еще больше рассердилась на себя. Как она могла потерять книгу, столь дорогую ее сердцу? Она пила маленькими глотками гоголь- моголь, в меру приправленный сахаром, корицей и имбирем, и все время размышляла, пытаясь вспомнить, что делала накануне и утром. Ночью книга еще была рядом с ней, поскольку она читала в кровати один из лэ. Может быть, книга упала за кровать, когда она заснула? Аньес встала и, опираясь руками на постель, тщательно осмотрела пространство, отделявшее ложе от стены. Ничего. Тогда она опустилась на колени, приподняла покрывало и заглянула под кровать. Но там не было ничего похожего на ее прелестный сборник лэ. Она уже хотела встать, как вдруг ее внимание привлек странный комок. Она попыталась его ощупать, но для этого ей пришлось лечь на пол и забраться под кровать. Оторвав мягкий комок, прибитый к дереву, она села на пол и принялась рассматривать небольшой черный холщовый мешочек. Развязав веревку, она высыпала содержимое мешочка на ладонь. Что это? Что это за обгоревший зловонный комок? А черные перья? Аньес охватила паника. Ледяной пот выступил на лбу. Магия. Колдовство. Вот чем объяснялись ее усталость и головокружения. Кто-то хотел убить ее при помощи колдовства. Аньес выбежала из спальни и инстинктивно бросилась в учебный зал мессира Жозефа. Она стремглав подбежала к старику, погруженному в чтение. Он оторвался от книги и от изумления открыл рот, увидев искаженное яростью лицо графини. Она молча раскрыла ладонь.

— Мадам...

— Это я нашла под своей кроватью, — произнесла Аньес таким отрешенным голосом, что сама его не узнала. — Ни слова моему супругу. Еще не время.

Жозеф из Болоньи разворошил указательным пальцем перья и наклонился, чтобы понюхать черный комок. Потом, взяв его в руки, он сказал:

— Это обугленная органическая материя. Возможно, внутренности. Такое часто случается. Полный колдовской набор. Тут нельзя ошибиться.

— Так вот чем объясняется моя непонятная усталость, отсутствие аппетита... Я стала жертвой ведьмы.

— И вы верите в могущество ведьм?

Но, увидев, как побледнела Аньес, старый ученый все понял и заговорил нежным голосом:

— Мадам, я старый человек, многое повидавший и всегда оценивавший все с точки зрения науки. Уверяю вас: могущество ведьм зиждется на вере, на страхе, который они внушают своим клиентам или жертвам.

— Значит, если я перестану верить в их силу, я избавлюсь от недомогания и всевозрастающей усталости?

— Возможно, нет. Но не забывайте: я всегда рядом с вами.

Аньес грустно улыбнулась и вышла.

Сжав зубы, Жозеф долго смотрел на черный комок. В его голове лихорадочно проносились мысли. Наконец, осталась одна, такая чудовищная, такая страшная мысль, что он решил немного повременить. Его ошибка могла стать для графини роковой.

Артюс д’Отон и Монж де Брине выехали верхом на рассвете, чтобы добраться до Алансона незадолго до девятого часа. В дороге они один раз остановились, чтобы напоить лошадей и самим выпить по кубку сидра и вина. Было так приятно отделаться от пыли, забившейся им в рот. От изнурительной скачки и нервозности всадника, которую Ожье ощущал, когда тот пришпоривал его, вороной жеребец графа стал раздражительным. Когда они добрались до таверны «Запряженная телка», где рассчитывали переночевать, жеребец, тяжело дыша, недовольно зафыркал, едва Артюс соскочил на землю.

— Тише, мой красавец, — успокоил коня всадник, гладя его по шее. — Мы приехали и теперь будем наслаждаться заслуженным отдыхом... Тише.

Папаша Телка, настолько заплывший жиром, что стал почти квадратным, бросился к ним, склоняясь в почтительном поклоне так низко, насколько позволял огромный живот. Хозяина таверны просто распирало от гордости. Ведь не каждый день он принимал двух столь знатных особ. Мамаша Телка оказалась совершенно права, когда уговорила его потратить несколько денье, чтобы улучшить внутреннее убранство таверны. Комнаты, хотя и не роскошные, были весьма опрятными и нарядными, словом, достойными принимать высокородных гостей. Он должен был признать, что мамаша Телка умела преподнести себя. Она была бесконечно рада, что теперь их посетителями стали нотариусы и знахари, вытеснившие этих горлопанов колбасников⁹⁹. Она обращалась к посетителям, подбирая изысканные, даже галантные выражения, хотя порой путала значения слов, услышанных в разговорах галантерейщиков¹⁰⁰ или судейских. Сначала у папаши Телки были сомнения относительно намерения супруги «повысить их статус», как она выражалась. Конечно, уважение соседей имело для них значение, но все же не такое, как звонкие монеты, которые он пересчитывал вечером,