что делал, поэтому и ненавижу теперь «слишком» все и всех. Пятнадцать лет я горел в танках, снайперы дважды простреливали мне грудь, пока я болтался в небе на стропах парашюта. Три года в Сомали я обучал этих ушлепков убивать друг друга. Но я верил и ни на миг не усомнился в том, что так нужно моей родине. Я был таким же идеалистом, как наш дурачок… Хе-хе… Он мне даже нравится… Но иногда мне хочется его ударить… Да… Пятнадцать лет… За это время люди создают семьи, строят дома и эти, как их, деревья сажают…
– А почему тебя называют Кубинцем? Ты там родился?
– Мне было двадцать пять, когда я и еще несколько наших должны были ехать на Кубу, учиться подрывному делу. У меня началась дизентерия, и со всеми я не полетел. Самолет с ребятами взорвался в небе, кто-то спрятал в хвосте часовую бомбу – такая вот ирония судьбы. С тех пор меня стали называть Кубинцем, потом Кастро, а теперь и Фиделем… Кое-кто считает, что я неспроста тогда заболел… Но мне… как ты давно догадалась… все равно.
«Куба, – произнес Саня, потянулся спросонья, вздрогнул. – Значит, ты из наших, из бывшего соцлагеря?»
– Может, и так. А может, в семнадцать меня завербовало ЦРУ. Все может…
– И что, завербовали? – спросила Рита.
– Вижу, для тебя это важно. Но, поверь, это не имеет никакого значения. Все, что мы знаем о стране, в которой живем, – неправда. Все, что знаем о людях, – неправда. Все, во что верим, – ложь.
– Так ты что же – предатель?
– Для начала не надо путать предателя со шпионом. А во-вторых, запомни: я никого никогда не предавал, а в-третьих, мне надоел этот разговор. За последние лет десять я понял, что говорить имеет смысл только о бабах. Маруся, поговорим о бабах…
– Нет, о бабах мне неинтересно, – сказала Рита. – Саша, ты проснулся?
«А что случилось? – удивленно спросил Саня, поднимаясь с земли. – Чего это вы такие добрые?»
– Ой, да я всегда такая… Внимательней надо быть… Саша, там кофе и колбаса в сумке, помнишь, остались…
«А-а-а… – обреченно произнес он, выпрямился. – Вот оно в чем дело».
– А мне коньячку плесни, – попросил Кастро. – Нарежь тонкими дольками яблоко, присыпь кофе, я видел банку растворимого, погрей напиток в руках и медленно…
– Я спиртного не терплю, – требовательно произнесла Рита.
– А тебе никто и не предлагает, посиди пока в сторонке, журналы почитай, маникюр, педикюр…
«Давайте так, – сказал Саня. – Я ни пить, ни есть пока не буду, а потом, когда доберемся до места…»
– Так нельзя, Геркулес, – возмутился Кубинец. – Мы, мужчины, должны проявлять солидарность, поддерживать, подставлять плечо… А ты мне ногу, – так получается? Смотри, Брут, один останешься, совсем без друзей.
Саня прикрыл глаза ладонью и рассмеялся:
«Как бы я хотел сейчас остаться совсем один, без друзей. Голова от вас кругом».
– Ну что ж, – примирительно сказал Кубинец, – может, ты и прав. Только проснулся и сразу надираться, наверное, неправильно. Займемся зарядкой. Будешь копать.
«Копать?»
– Много копать. Топливо, студент, его ведь из земли добывают.
В этот момент над головой загрохотало. Саня посмотрел вверх: половина неба была затянута густыми фиолетово-серыми облаками.
«Наши тучи, – подумал он, и на душе почему-то стало легче. – Как далеко мы от дома?» – обратился к Кубинцу.
– Тысячи полторы пролетели, – ответил тот. – Хорошо, что пустые: плавали бы сейчас. Есть еще пара точек, где можно заправиться. Ничего, до Индии доберемся, а там что-нибудь придумаем.
«Доберемся?»
– Еще как!
Хуши сказал: «Человек покорит самые высокие горы, но всегда будет запинаться о камни»
Больше получаса Саня рылся в земле. Вдруг под ногами звякнуло, и острие лопаты наткнулось на что-то твердое.
Еще минут десять понадобилось, чтобы освободить от земли и поднять тяжелую крышку люка. Осторожно ступая по скользким ступеням, молодой человек спустился в непроглядную темень сырого подвала и нащупал вделанный в стену квадратный рычаг, что-то наподобие стоп-крана. Ему пришлось почти повиснуть на нем, чтобы провернуть вниз. Раскаляясь, загудели лампы, включаясь постепенно, одна за другой, они освещали узкий проход бесконечного коридора. Но все необходимое оказалось рядом. Как на обычной заправке: топливораздаточные колонки с указанием вида топлива, шланги, пистолеты и разного вида насадки. Не хватало только ценников и задумчивой кассирши.
«Тут и ракету можно заправить».
– Наша правая, – пояснил Кубинец. – Мне полный бак, и стекло протри. Сделаешь быстро, дам на чай.
Следующая посадка была в Туркменистане. Место – один в один, будто круг сделали и вернулись: тот же песок, те же редкие, голые деревья, только обгоревших грузовиков и покореженных танков не было. Садились засветло, а через полчаса уже стояла глубокая ночь. Звезды пробивались сквозь тучи, как солнечный свет сквозь дырявый шифер на чердаке.
Кофе выпили, бутерброды съели, и даже несъедобная, приготовленная из несчастных мертвых животных колбаса пошла в ход. Оставалось еще два яблока и полбутылки коньяку. Думать о нем Сане было почему-то приятно, и это странно, ведь он в жизни ничего крепче пива не пил.
Ночь обещала быть теплой, но на всякий случай решили разжечь костер. Саня прикатил большое бревно, часа через два, когда уже спал, оно разгорелось и слегка опалило ему руку. Парень почти ничего не почувствовал, а вот Рита долго потом не умолкала, жаловалась на боль и во всем винила его.
На следующий день крохотный самолетик пересек границу Афганистана. Внизу волнами вздымались бесконечные горные хребты. Изредка их огибали полосы дорог и быстро терялись из виду. Вдоль горных рек расположились небольшие поселки. Редкие равнины были похожи на лоскутные одеяла, сшитые из зеленых, белых, сиреневых, а иногда красных лоскутов.
«Какая красота! – восхищался Саня. – Кажется, я даже здесь чувствую аромат. Что растет на этих полях?»
– Героин, – ответил Кубинец.
«Хм… Это мак? А там, дальше? Там какой-то особый оттенок…»
– Героин, – повторил Кубинец.
«А вон там?..»
– И там! – не дал договорить. – И везде…
– Как это? – удивилась Рита. – А что же они кушают?
– Его и кушают.
Чем дальше, тем выше становились горы. Некоторые приходилось облетать стороной.
В самолете становилось нестерпимо жарко, вода закончилась, хотелось не только пить, но также и есть. Саня поддался на уговоры Кастро и отхлебнул коньяку. Когда молодого человека стошнило на штурвал, Кубинец обозвал его придурком, замкнулся в себе и за следующие несколько часов не проронил ни слова.
Ландшафт постепенно менялся, появилось больше открытых пространств. Покатые дюны почти не отбрасывали тень.
«Пустыня, – подумал Саня. – Чем дальше, тем хуже. Сухая, мертвая земля. Вот он – конец света. Дальше жизни нет, не может быть».
